По штабу армии молниеносно пролетело: первый корпус стоит как скала! 

Только что Постовский разговаривал с Артамоновым, и еще Артамонов просил 
передать командующему, что Александр Васильевич может на него, генерала 
Артамонова, полностью положиться. 

На этом телефон замолчал, искровой телеграф тоже не получил ответа. Впрочем, 
главное уже было донесено, свалилась гора с плеч! 

Теперь положение определялось явно в пользу русских: на левом фланге немцы 
остановлены, в центре оба корпуса, пятнадцатый и тринадцатый, наступают, причем 
сегодня в полдень уже занят Алленштейн, а на правом фланге - все спокойно. 

- А я-то, грешный, вчера приуныл! - говорил Постовский Самсонову. - Да и вы, 
Александр Васильевич, невеселы были. 

Вчера, действительно, у командующего случился приступ грудной жабы, а причиной 
этому было бегство Эстландского полка. Эстлянцы из 2-й дивизии Мингина, бежали 
до самого Нейденбурга, и Самсонов случайно встретил эту тысячную толпу 
потрясенных солдат, клокотавших страхом и злобой. Он успокоил их, вспомнил, как 
доблестно сражались эстляндцы еще в турецкой кампании, когда он сам был иным 
корнетом, пристыдил упавших духом и затем велел выдать им хлеб из корпусного 
продовольственного транспорта и поставить в резерв для короткого отдыха. 

Известие об успехе первого корпуса оживило Самсонова, а Постовский просто 
торжествовал, ибо это он в противоположность командующему стоял за продолжение 
наступления, несмотря ни на что. 

- Поздравляю вас, Петр Иванович, - с чувством произнес Самсонов. Давайте 
оперативный приказ на завтра. Будем смотреть правде в глаза. 

Постовский тоже хотел смотреть ей в глаза. Назавтра надо было повернуть налево 
почти на девяносто градусов оба центральных корпуса - во фланг и в тыл 
атакующим Артамонова германцам. 

Петр Иванович легко соединил давнишний, еще варшавский замысел, с нынешней 
обстановкой, свел мечту о явью. 

Для Самсонова, который уже давно разрывался между своим замыслом и требованием 
фронта и Ставки, это выглядело долгожданным решением. Командующий даже не 
поглядел на карту - все было ясно и так. Артамонов сдерживает натиск трех 
немецких корпусов, а Мартос с Клюевым молотят по этой наковальне. 

Поэтому Самсонов не спросил, сколько верст надо пройти Мартосу и Клюеву и 
способны ли они на молниеносный бросок. 

Над Александром Васильевичем нависал гнев Жилинского и великого князя Николая 
Николаевича - командующий и сам был между молотом и наковальней. 

И он одобрил главную идею оперативного приказа. Однако если бы Самсонов взял 
циркуль и измерил расстояния? Если бы забыл о давлении начальства? Если бы 
избрал путь не жертвы, но здравого смысла? 

Тогда бы он отступил, был бы за это отрешен от командования. Впрочем, 
стратегическая угроза Восточной Пруссии сохранилась бы и продолжала сковывать 
германское командование. 

Только мог ли Самсонов пойти этим путем? Гусар, не отступавший даже после 
приказа об отступлении? Скорее мог пойти в сабельную атаку на пулеметы. С 
оружием дворянским против оружия новейшей поры. Но эта готовность вовсе не 
означала, что он победит. 

За обедом командующий был весел, вспоминал, как в японскую кампанию, во время 
кавалерийского набега на Инкоу, в одной деревне японцы оставили приглашение 
русским кавалеристам встретить Новый год вместе и что из этого вышло. 

Нокс тоже вспомнил случай из той поры, как русские пленные обманывали японцев и 
каждый день напивались пьяными и пели песни. 

Британец с усмешкой перечислил все действия японцев, чтобы воспрепятствовать 
русским получать алкоголь, и, перечислив, обвел взглядом русских собеседников, 
спросил: 

- Как вы думаете, господа? Где же ваши соотечественники брали водку? 

- Покупали у охраны! - сказал Постовский. 

- Нет, - ответил Нокс. 

- Проносили в одежде? - предположил Вялов. - Например, в грелке?