Далеко не у всех офицеров первое же столкновение с новой реальностью 
заканчивалось мирно. 

"Один полк был застигнут праздником святой Пасхи на походе. Солдаты потребовали,
 чтобы им было устроено разговение, даны яйца и куличи. Ротные и полковой 
комитет бросились по деревням искать яйца и муку, но в разоренном войною 
Полесье ничего не нашли. Тогда солдаты постановили расстрелять командира полка 
за недостаточную к ним заботливость. Командира полка поставили у дерева, и 
целая рота явилась его расстреливать. Он стоял на коленях перед солдатами, 
клялся и божился, что он употреблял все усилия, чтобы достать разговения, и 
ценою страшного унижения и жестоких оскорблений выторговал себе жизнь". 

Это отрывок из записок генерала Краснова "На внутреннем фронте", относящихся 
как раз к тому времени, когда события заталкивали Кутепова в такое же 
безысходное положение. О каких боевых действиях можно было говорить? О какой 
службе? О какой дисциплине? Приказы командиров делились на боевые и небоевые, 
их можно было всегда отменить решением комитета. Достаточно было любому солдату,
 даже самому негодному, заявить, что назначенное учение или работы - это 
возвращение к старому режиму, как они отменялись. 

Но воевать как-то надо было. 

В один из ясных теплых дней Кутепов сидел на опушке возле дерева, прислонившись 
спиной к стволу, и грустно смотрел вдаль, на болотистую долину, за которой 
располагался его полк. Рядом с ним сидел полковой адъютант капитан 
Малевский-Малевич. Ординарцы держали лошадей. Из-за болота доносились крики. 
Предстоял переход полка на новые позиции вместе со всем Гвардейским корпусом, 
приближалось наступление. 

О чем думал Кутепов? Наступление было обречено, никакое чудо не могло 
переломить судьбу. Он был спокоен, ибо, давно переломив страх смерти, 
философски смотрел на многое. 

Подъехал молодой поручик Владимир Дейтрих и сообщил, что в полку идет 
дивизионный митинг. 

- Поедем, посмотрим, - сказал Кутепов и сел на коня. 

И снова, как в рассказе Краснова, лесная поляна, возбужденные солдаты 
нескольких полков, сбивчивые речи, разрастающаяся стихия самоуправства. 
Появление Кутепова вызвало отрезвление многих преображенцев и злобу солдат из 
2-й дивизии, бывших здесь. 

Кутепов шел в центр толпы. Она расступалась, от него веяло бесстрашием и силой 
духа. 

Раздался крик: 

- На штыки Кутепова! 

Поднялось несколько винтовок с примкнутыми штыками. Крик повторился, и винтовок 
поднялось больше. Волна злобы поднималась против небольшой группы офицеров. 

Может быть, кто-то вспомнил, как два года назад Кутепов вел 1-й батальон под 
артиллерийским огнем, молча, не пригибаясь и не ложась, лишь затягивая 
образовавшиеся от огня разрывы в цепях. Величие и страшная простота той атаки 
были незабываемы. 

И вот взвинченная, с каждым новым криком возбуждающаяся все сильнее толпа 
захлестывает Кутепова. Еще секунда - и он пропал. 

Кутепов сделался точно выше ростом, его темные глаза загорелись решимостью боя, 
и он громко, перекрывая шум толпы, воскликнул: 

- Преображенцы, ко мне!.. Преображенцы, вы ли выдадите своего командира? 

И как будто скала поднялась над волной злобы. В одну минуту вокруг него были 
десятки солдат-преображенцев, нет, уже не десятки - сотни, и произошло чудо, 
полк сомкнулся вокруг командира. 

Надолго ли? 

В мае на Офицерском съезде в Могилеве генерал Деникин выступил со страстной 
речью в защиту офицеров: 

"Проживши с вами три года войны одной жизнью, одной мыслью, деливши с вами и 
яркую радость победы и жгучую боль отступления, я имею право бросить тем 
господам, которые плюнули нам в душу, которые с первых же дней революции 
свершили свое каиново дело над офицерским корпусом... я имею право бросить им: