получил свой ярлык. Проповедники красноречиво повествуют о бедствиях страны от 
«батога божьего» — Орды и зовут к покаянию.

Странное дело — татарское разорение и иго не умерили, а, напротив, усилили 
«несытость имения» — жажду стяжания, и вскоре сама церковь устами епископа 
Серапиона признает: «Акы зверье жадают погубити плоти, тако и мы жадаем и не 
перестанем, абы всех погубити, а горькое то именье и кровавое к собе пограбити. 
Зверье, едше насыщаються, мы же насытися не можем, — того добывше, другого 
желаем».

И уже среди церковников объявились рьяные ханские богомольцы. А ростовский 
епископ Кирилл II, когда вылечил в Орде сына хана Берке, так получил от него в 
дар годовые оброки, которые были взысканы... с ярославских князей. Конечно, 
Кирилл был (он умер в 1261 году) ловкий политик. Он сумел даже обратить в 
православие племянника хана Берке. Й теперь этот царевич Петр обретается на 
Руси. Надо иметь своих людей в Орде. Он, Александр, это понимал и потому с 
Ростовом в дружбе, и с Суздалем. На его средства достроили в Суздале женский 
монастырь, в котором погребли ростовскую княгиню Марию.

Сами церковники захватывают друг у друга земли, торгуют должностями; они 
«насилие деют» над церковными, нищими людьми, особенно «когда жатва или 
сено-сеча (сенокос)»; они же за мзду назначают наместников и сборщиков 
десятины; наконец, «скаредного деля прибытка» отлучают людей от церкви, вымогая 
деньги за возвращение в ее лоно. Усиленно «хитая (хватая) от чужих домов 
богатства», церковная знать становилась опасной и князю.

Конечно, все мы нагими предстанем на страшном суде, но пока... Грешные иереи 
отпускают наши грехи. С кого спросится?

...Ответ на эти роковые вопросы, мучившие Александра, дала жизнь. Ни разорение, 
ни иго, ни новые вторжения не смогли остановить развитие Руси. Крестьяне и 
ремесленники подняли из руин, укрепили Владимир, Москву, Тверь и десятки других 
городов; отстроены тысячи сел и слобод; расчищены и засеяны поля и выковано 
оружие для русских полков, отражающих натиск врагов на севере и западе. 
Исконные связи с Новгородско-Псковской и Полоцко-Минской землями, как они ни 
затруднены, помогают выносить тяготы ига, содействуют оживлению.

Трудовой люд на себе несет всю тяжесть ордынского ига, и господской кабалы, и 
княжеских усобиц, и нашествий врагов.

Барщина повсеместна и крайне тяжела. Ростовская крестьянка, проработав вместе с 
дочерью в поле все лето, получала за страду одну гривну. Гривну, Александр 
хорошо это помнил, в голодные годы стоила в Новгороде буханка хлеба. Барщина 
изнурительна, и работали на ней женщины даже беременные, на сносях и нередко 
преждевременно рожали прямо на полосе.

Конечно, много зла от слуг. Прислужники — тиуны, мечники, вирники — все жили 
одним: взыскивали с крестьян и «черных» людей дани, налоги, штрафы. 
Руководствовались они «Русской Правдой». Это суровый закон, идущий от прадедов 
— от Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха, и не ему, Александру, его отменять. 
«Правда» строжайше охраняла имущество господ — земли, скот, ульи, ладьи, сети 
для ловли птиц. Чтобы посягнуть на жизнь этой касты, крестьяне должны были 
дойти поистине до горькой нужды. Конечно, крестьянин мог и жаловаться и 
жаловался ему, когда князь во время ежегодных объездов земли — «полюдья» чинил 
свой суд и проверял службу своих доверенных, но права мужика ничтожны.

Еще хуже холопам. Холопа не считали за человека, это говорящий скот, не более. 
И церковь в своем «Правосудии митрополичьем» одобряла этот порядок: «Аще ли 
убиет осподарь челядина полного, несть ему душегубства, но вина есть ему от 
бога».

Александр, как и другие князья, отлично знал, что творили его ставленники — 
тиуны, посадники, воеводы. Полоцкий князь, желая укорить своего тиуна, как-то 
спросил епископа: «Где быти тиуном нашим на оном свете?» Епископ хладнокровно 
ответил: «Там же, где и князь». К»язь «не полюби» ответ епископа и сказал: 
«Тиун неправо судит, мьзду емлет, зло деет а яз что дею?» Но епископ стоял на 
своем. Кто дает, власть тиуну над людьми? Князь. Значит, князь, в ад, и тиун с 
ним.

Надо ли удивляться, что народ ненавидит своих господ и в моменты смуты 
поднимается с оружием, чтобы уничтожить их. Но порядок мира сего освящен 
стариной и святой церковью, и он, Александр, на то и князь, чтобы охранять его.

Иное дело татарская власть. Она не от бога. Александр понимал, что лишь под 
угрозой силы подчинились люди «числу» и жили «в работе суще и в озлоблении зле»,
 которое могло прорваться наружу в любой момент.

Особенно теперь, когда внук Чингисхана, великий хан Хубилай, передал сбор 
русской дани на откуп «бесерменам» — мусульманским ростовщикам. Они вносили 
хану деньги вперед, а потом собирали дань сторицей. Недавно, говорят, прибыл в