Субординация или послушания – мать дисциплины или военному искусству.

Собственностью своею во всякое время жертвовать правилом высочайшей службы.

Козакам противную сторону зимою алармировать[55 - Алармировать – тревожить.] и 
схватывать языки».

Военному обучению соответствовал весь арсенал суворовских воспитательных 
приемов. Результаты, как всегда, не замедлили сказаться. Рекрут становился 
первоклассным бойцом, гордым своим знанием и готовым стойко сражаться.

Главным турецким опорным пунктом на Черном море являлась сильная крепость 
Очаков, стоявшая на мысе, который спускался к морю с высоты 18 сажен. Через две 
недели после Кинбурнского сражения Екатерина писала: «Важность Кинбурнской 
победы в настоящее время понятна: но думаю, что с той стороны не можно почитать 
за обеспеченную, дондеже Очаков не будет в наших руках».[56 - В свою очередь, 
Потемкин писал Суворову в апреле 1788 года: «Очаков непременно взять должно! я 
все употреблю, надеясь на бога, чтобы достался он дешево» (A. Русов. Осада и 
взятие Очакова. Киев. 1888. стр 18).]

Однако только в июле 1788 года Потемкин осадил Очаков. Первая половина этого 
года прошла в удачных операциях против турецкого флота. Установленные Суворовым 
на побережье батареи с помощью легких военных кораблей уничтожили 15 больших 
турецких судов. Турки потеряли 8 тысяч человек, в то время как потери русских 
не превышали 100 человек. Это дали основание Суворову предложить штурм Очакова. 
Но Потемкин не решился. Он не предпринимал почти никаких активных действий, 
рассчитывая на истощение запасов в крепости. Однако турки оказались хорошо 
подготовленными, а среди русской армии начались болезни, уносившие людей больше,
 чем турецкие пушки.

Отличный организатор, Потемкин был весьма посредственным полководцем. Это 
особенно ярко проявилось под Очаковом. Он отдавал все внимание мелким 
рекогносцировкам, выписывая из Парижа планы крепости с обозначением минных 
галлерей, заложенных французскими инженерами, и вяло обстреливал передовые 
укрепления турок. Иногда он впадал в хандру, лежал в своем роскошном шатре, 
никого не принимая; иногда же вдруг появлялся среди солдат, запросто 
разговаривал с ними, потом выходил на открытое место и подолгу стоял там под 
жужжавшими пулями.

Суворов командовал левым крылом осадного корпуса Медлительность и вялость 
действий страшно нервировали его.

– Одним гляденьем крепости не возьмешь, – обронил он однажды. – Так ли мы турок 
бивали…

Услужливые друзья тотчас передали эту фразу Потемкину.

Болезненно самолюбивый Потемкин после этого и вовсе отодвинул в тень своего 
строптивого помощника. Суворов выходил из себя от вынужденной пассивности и от 
сознания своей беспомощности и бесполезности. «Чтобы победить препятствия – я 
буду повторять всегда: кто хорош на первой роли, никуда не годен на второй», 
обронил он примечательные слова. Увы! Ему очень часто доводилось оказываться на 
второй роли, когда первую играл бездарный актер.

Три недели прошли в полном бездействии. 27 июля турки предприняли крупными 
силами вылазку. Любимый полк Суворова – Фанагорийский – отбил вылазку и, 
преследуя турок, ворвался в их позиции. Суворов решил использовать столь 
удачное обстоятельство и, введя все бывшие у него войска, постарался развить 
успех. Он надеялся, что Потемкин поддержит его либо воспользуется переводом 
почти всего гарнизона к месту боя, чтобы штурмовать Очаков с другой стороны. Но 
Потемкин не решился. Ломая руки, он бегал по палатке, скорбя о «ненужной» 
гибели русских солдат. Тем временем турки стали теснить оставленный без 
поддержки отряд Суворова. Сам он, как всегда, был в гуще битвы, отдавая 
распоряжения и поспевая всюду, где замечалось колебание. Один крещеный турок, 
недавно перебежавший из русского лагеря и знавший Суворова в лицо, указал на 
него янычарам. Десятки пуль одновременно полетели в Суворова. Одна из них 
попала ему в шею, застрявши у затылка. Чувствуя, что рана серьезна, Суворов 
зажал ее рукою и, сдав команду Бибикову, удалился, приказав отойти на прежние 
позиции. Потери русских в этом безрезультатном столкновении достигали 1000 
человек.

У Суворова немедленно извлекли пулю и перевязали рану. Во время операции 
появился посланный Потемкина – главнокомандующий грозно спрашивал, что 
происходит. Корчась от боли, Суворов велел передать:

		Я на камушке сижу.
		На Очаков я гляжу.

Это был удар не в бровь, а в глаз. На следующий день пришел официальный запрос 
Потемкина: «Будучи в неведении о причинах и предмете вчерашнего происшествия,