В тишине следующего вечера воины-марды взобрались на вершину и, распластавшись 
вдоль парапета, сбросили вниз веревки, чтобы помочь подняться остальным. Прошло 
какое-то время, прежде чем лидийские часовые, уделявшие утесу недостаточное 
внимание, заметили чужих воинов, входивших во дворец. В царских покоях, все еще 
освещенных заходящим солнцем, поднялся шум, и зазвенело оружие. Треск 
разгоравшихся факелов, вопли женщин и панический топот перепуганных рабов 
заполнили коридоры. Когда Крез со своей знатью поспешил во двор, вспыхнул 
погребальный костер, послушно зажженный согласно его распоряжению.

Нерешительность охватила его, мучительно сжав в своих крепких тисках. Он знал, 
что евнухи уже спешили к дверям женских покоев, вытаскивая на ходу ножи; вокруг 
него, разинув рты, столпились слуги. Ему не удавалось выговорить слов команды. 
Придворные закричали на вооруженных людей, гуськом проходивших мимо, а затем 
завопили снова, когда оказалось, что это были персы в своих странных шапочках. 
В этой неразберихе Крез услышал взывавший к нему скрипучий голос и понял, что 
это глухонемой сын, вцепившийся в его руку, издавал бессмысленные звуки.

Сражение вокруг было таким же нереальным, как сон. Крез поднял руки и стоял 
неподвижно. Евнухи-стражи побросали оружие. Персидские воины, заметив пылающий 
костер, растащили его топорами и залили водой.

Так пала крепость Сард после битвы, которая вряд ли заслуживала этого названия. 
В последующие годы греческие поэты приукрасили ее легендой о Крезе, 
пожертвовавшем собой на костре, хотя некоторые добавили эпизод с выходом на 
сцену Аполлона, который из сострадания вызвал дождь и тем спас Крезу жизнь.

На следующий день, как и предчувствовал Гарпаг, нижний город открыл ворота. 
Группа благородных мидян и персов поднялись по ступеням внутреннего двора. 
Выйдя на галерею, они остановились полюбоваться видом. На пороге стоял Крез, 
одетый в церемониальное платье; он окликнул победителей и попросил не сжигать 
дворец после разграбления. Традиционно сопровождавшие его толмачи перевели эти 
слова.

Один из военачальников, загорелый и беспокойный, одетый в плащ и штаны для 
верховой езды, повернулся, посмотрел на Креза и спросил:

— Зачем же я буду сжигать то, что принадлежит мне?

Хотя достоверные сведения об этом отсутствуют, но затем, наверное, Крез провел 
их в приемный зал с редкостными картинами на мраморе и прелестно расписанными 
кувшинами из Каира. В библиотеке он обратил их внимание на коринфскую живопись 
в новом стиле — ни одной подделки. Во дворе для торжеств он подвел посетителей 
к огромному золотому котлу для пищи, имеющему форму никейского корабля, с 
Нептуном, восседающим верхом на корме, и серебряными ритонами вокруг него. 
Внизу, в потайной сокровищнице слитков, он открыл бронзовые двери, искусно 
выполненные таким образом, чтобы быстро запираться при извлечении тройного 
ключа. С какой-то гордостью он жестом пригласил своих покорителей брать все, 
что они пожелают, из блестящих брусков серебра, сплава серебра с золотом и 
чистого золота. Он сразу почувствовал облегчение, вообразив, что варвары, 
забрав драгоценные металлы, могут оставить ему живопись.

Оглядевшись вокруг, они начали смеяться словам одного из них. Видимо, они 
развеселились. Из-за их спин появился изменник Эврибат, тот, который скрылся с 
доверенными ему деньгами, приблизился к Крезу и прошептал:

— Кир Ахеменид спрашивает, почему он должен освобождать тебя от такого тяжелого 
бремени.

После того как Кир со своим штабом отправился обследовать городские улицы, Крез 
взял за руку сына и прилег отдохнуть на ложе. Мальчик заговорил, наконец, 
именно в день горя, как и предсказал оракул пифии. Крез напомнил себе, что 
должен сделать какой-нибудь необыкновенный подарок этому вещему святилищу, но 
затем вспомнил, что больше не может преподносить дары — ему не принадлежало ни 
одного таланта серебра. Как и Приам, он потерял город, бывший всей его жизнью. 
Хуже того, не взойдя на погребальный костер, он не смог покрыть, славой и 
обессмертить последние свои мгновения; поразмыслив, он убедил себя, что ему 
помешали персы. Затем он представил себе выдающийся мавзолей, вырубленный в 
скале на вершине священного Тмола, над могильными холмами его предков. Одна 
успокаивающая мысль прокралась в его усталую голову. Не оставалось ничего, что 
Крез, последний царь Лидии, мог или должен был сделать. Теперь ему не нужно 
было принимать решения. Что предназначено ему судьбой, он не знал.

Растянувшись на ложе рядом с глухим мальчиком, Крез спокойно заснул.

Хотя впредь Кир не предоставил Крезу никаких полномочий, он держал лидийца при 
себе, чтобы в любой момент иметь возможность его расспрашивать. Освободившись 
от тяжелых забот, Крез оказался остроумным собеседником, большим знатоком игры 
на арфе. Победивший Ахеменид держал великие сокровища под замком в подвалах; он 
утвердил господина Пактия, сборщика доходов при Крезе, получателем новых денег