смогут достичь Сард лишь через много-много лун. Однако Вавилон совсем рядом, и 
он очень силен. Таким образом, старейшины советуют тебе сразу предложить 
Вавилону договор о взаимной обороне. Имея такое предложение в руках, халдейские 
государственные мужи сочтут необходимым, оставаясь начеку, дождаться 
результата: Крез победит тебя или ты Креза. В любом случае в их распоряжении 
окажется договор с победителем; они смогут извлечь выгоду из чужой войны.

Кир прервал изложение аргументации деталей вавилонского договора, заявив, что 
он на это не пойдет. Он чувствовал, что с другом нужно обращаться как с другом, 
а с врагом как с врагом, не прикрываясь хитростью. Старейшины неодобрительно 
качали головами, пока Гарпаг не нашел выход. Элам, сказал он, являясь теперь 
данником мидян и персов, мог бы предложить Вавилонии договор о ненападении. Он 
никак не свяжет Кира, зато халдеи заподозрят, что Губару ищет какую-то выгоду 
для себя, и будут, оставаясь настороже, дожидаться результата, чтобы решить, 
как им выгадать для себя еще больше.

Оставив Гарпага обсуждать со старейшинами вавилонский договор, Кир вывел Губару 
из дворца, и они прошли на середину моста. Он хотел, чтобы голова очистилась от 
шума спора.

— Мой отец лежит в могиле, — сказал он наконец. — Я хочу, чтобы моим приемным 
отцом стал ты, Губару. Тогда связь между нами никогда не порвется.

Губару одновременно испугался и был тронут. Той же ночью он доказал, что принял 
кровные узы.

Когда ночью Кир подошел к своей спальне, в ней горел свет. Держа светильник 
обеими руками, с ним заговорила дочь Губару:

— Господин Ахеменидов, я верю, ты будешь милостив к нам. — С легкой улыбкой она 
посмотрела ему в глаза. — Теперь, когда я стала тебе сестрой, если хочешь, 
можешь насладиться мной.

Таким образом, той ночью Амитис дала Киру утешение и удовлетворение. После 
этого она стала его второй женой, хотя ее ребенок должен был стоять ниже по 
положению, чем старшие сыновья Кира. Больше Кир не сомневался, он знал, что 
Губару его не предаст.

С этой уверенностью Кир начал свое путешествие в начале месяца нисана (546 года 
до н.э.), когда табуны лошадей могли кормиться молодой травой. Вперед он послал 
предложение примирения: «Пусть лидийский царь признает себя военачальником — 
защитником Кира, царя мидян и персов. После этого он сможет править своим 
народом и городом Сардами как сейчас правит ими; его жизнь и семья будут такими 
же, каковы они сейчас, и никак не изменятся от его подчинения Киру как высшему 
повелителю».

На это послание в должное время Крез прислал ответ, короткий и высокомерный: 
«Царь Крез никогда не подчинялся приказам других. Менее всего он обращает 
внимание на приказы персов, которые были рабами мидян и будут рабами лидийцев».

— Это чтобы добавить к своей славе еще одну табличку с письмом, — заметил 
Гарпаг и продолжал:

— Очевидно, он приготовился к битве. Не вижу, чтобы ты готовился.

— Ну так готовься сейчас.

Гарпаг послал вперед лаконичные вызовы вооруженным силам, находившимся вдоль 
великой северной дороги. Его горцы-армяне отправились в путь, чтобы 
присоединиться к ним у «ворот Азии», сумрачного ущелья, ведущего на юг к реке 
Заб. Там появились дикие кардачи, или курды, скакавшие за своими племенными 
вождями, носившими подпрыгивающие гребешки из конского волоса на отделанных 
бахромой тюрбанах. Кир приветствовал их и спросил, чего им не хватает. Серебра, 
ответили энергичные курды, которых Астиаг называл племенами грабителей; тогда 
он наполнил их ладони серебряными сиклями из своих сундуков.

— Пусть бы заработали сначала, — проворчал Гарпаг.

Однако Кир вспомнил, как маг презирал правителей, которые не следуют за своей 
судьбой, а копят сокровища.

Опытные воины между собой называли его мечтателем; они наблюдали, как он судил 
— в тяжелой мидийской тиаре, сверкавшей над его серыми глазами, орлиным носом и 
короткой кудрявой бородой. Уже тогда он выглядел старше своих лет. Когда 
распространились слухи, что Ахеменид одаривал всякого, кто выигрывал слушание, 
сельские старцы стали проталкиваться через охрану, умоляя о справедливости и 
помощи. Кир их выслушивал, и сундуки с серебром в обозе становились все легче и 
легче. Поздно ночью Эмба начинал злиться и пытался утащить хозяина спать. 
Однажды гирканин, выплюнув приличный кусок сахарного тростника, выразил 
недовольство: