обычно покручивал очки за одну из дужек, и по тому, в каком темпе он это делал, 
можно было понять, нравится ему отчет или нет, доволен ли он проделанной 
кем-либо из нас работой. Скупой на слова, Николай Сергеевич умел выделить 
главное в проблеме. Его ценили за глубокую техническую эрудицию. Испытатели 
считали: если отчет по испытываемому образцу прошел "сито" Охотникова и не 
возвращен, значит, можно с облегчением вздохнуть. 

Военный городок тесен, все на виду. И вскоре мы узнали, что у Николая 
Сергеевича есть еще одно увлечение, казалось бы стоявшее совершенно в стороне 
от его служебной деятельности. Охотников активно участвовал в спектаклях 
драмкружка, в которых играл его сын. Выступал он там в качестве 
оформителя-декоратора. Хорошо зная классическую литературу, рисовал декорации. 

Позже Николай Сергеевич перешел в научно-исследовательский институт, работал в 
тесном контакте с выдающимся теоретиком и практиком оружейного дела В. Г. 
Федоровым. 

Полигон, полигон... Не могу без глубокого волнения думать и говорить о людях, 
делавших все возможное для того, чтобы на заводские конвейеры пришло 
первоклассное оружие, помогавших конструкторам и выявить недостатки в образцах, 
и дать рекомендации по совершенствованию оружия. Можно ведь было подходить и 
формально: отметил положительные и отрицательные стороны, зафиксировал их в 
отчете - и достаточно. Перевесили плюсы, - значит, будут рекомендовать оружие 
для доработки, минусов больше набралось - образец в музей. 

Тем и славился полигон, что усилия его специалистов направлялись на главное - в 
условиях жесткой конкуренции, строжайшего отбора выявить в каждом образце все 
его лучшие качества. И даже если он не был допущен к повторным испытаниям или 
сошел с дистанции на заключительном этапе, испытатели, другие специалисты 
стремились к тому, чтобы идеи, оригинальные подходы к конструкции могли обрести 
второе дыхание, вторую жизнь в следующем поколении оружия, в новых разработках. 


Полигон подчинялся Главному артиллерийскому управлению, и конечно же его 
работники, особенно отвечавшие, за развитие стрелкового вооружения, можно 
сказать, не вылезали отсюда. Со многими из них мне довелось работать в тесном 
контакте, тем более что мы и знакомились обычно здесь, на полигоне. 

Как-то зашел я по служебным делам в отделение испытаний группового оружия. 
Открыл дверь кабинета и увидел что-то горячо обсуждавших испытателя Александра 
Андреевича Малимона и незнакомого мне инженер-капитана. Услышал отчетливо 
последнюю фразу, произнесенную инженер-капитаном: 

- Да ты не смотри, кто исполнял этот документ, я его исполнял. Вдумайся лучше в 
содержание нашей программы. 

- Ну если вы исполняли, тогда другое дело. Теперь я буду знать, с кем уточнять 
вопросы, - скупо улыбнулся Александр Андреевич и, заметив меня, махнул рукой: - 
Заходи, заходи, не стесняйся. 

Вот познакомься. Инженер-капитан Смирнов, старший помощник начальника отдела 
управления стрелкового вооружения ГАУ. - Малимон, любивший во всех вопросах 
точность, отрекомендовал собеседника по званию и должности. 

- Старший сержант Калашников, - представился я. 

- Конструктор, - добавил дотошный Александр Андреевич. 

- Очень приятно, - протянул руку Смирнов. - Нам надо непременно поговорить 
потом. О вашей работе я уже слышал. 

Так продолжим наш разговор, - повернулся инженер-капитан к Малимону. Пусть и 
старший сержант послушает. 

Речь, оказывается, шла о дополнениях к программе испытания доработанного 
серийного изделия, предложенных Малимоном. 

С Евгением Ивановичем Смирновым у нас сразу сложились теплые отношения, и не 
прекращались они до его совершенно неожиданной для меня кончины в конце 60-х 
годов. А в год, когда произошла наша первая встреча, Смирнов занимался 
вопросами доработки станкового пулемета СГ-43, часто бывал на полигоне. Мы о 
многом, встречаясь, говорили, чаще всего непосредственно о работе над тем или 
иным образцом, о ходе или результатах испытаний. Позже, когда он являлся 
заместителем начальника Главного управления Министерства обороны, я нередко 
бывал у него дома в Москве. И вновь разговоры не о личном, а о том, чем жили: 
он - на службе, я - в конструкторском бюро, на заводе. В сознании лишь 
отмечалось, как рос он в воинских званиях: в конце 50-х годов поздравил его с 
получением первой генеральской звезды, потом - второй. 

И вот только сейчас, при подготовке этих записок, обратившись к документам,