Лысоватый и близорукий Канкрин сердился, вставал с кресла, грозил уйти и 
закрыть присутствие. Но снова садился. И каша с каждой минутой становилась все 
гуще. Он наскоро прочитывал требования, хватал перо и подписывал: "Отпустить 
половину", - приговаривая: 

- Идите от меня теперь прочь, батушка! 

Огромный гусарский ротмистр с длинными усами с особенной настойчивостью осаждал 
генерал-интенданта. Канкрин сказал ему: 

- Позвольте! Да вы, батушка, кажется, уже раз получили? 

Гусар с яростью ударил кулаком по столу. Хриплый бас его загремел на всю 
горницу. Как видно, он был порядочно наметан в проделках такого рода, потому 
что Канкрин, оглушенный его ревом, а может быть, и убежденный доказательствами, 
махнул рукой и послушно подписал вторичную ассигновку. Но гусар не унялся. Его 
знания по провиантской части были удивительны. Он с точностью высчитывал, 
сколько теряется хлеба, когда режут ковриги на сухари, сколько пропадает от 
трения сухарей при перевозках. 

- Поймите, - гремел он, - всего выгодней печь сухари прямо из теста! Брусками! 

Потом обернулся к офицерам, среди которых был и Полчанинов, вытащил одну за 
другой из кармана и швырнул на стол несколько пригоршней вяземских пряников. 

- А согласитесь, господа, что много есть на свете подлецов и мошенников! 

При этом так посмотрел кругом, что кое у кого мурашки побежали между лопатками. 
"Ах, молодец!" - восхищенно подумал Полчанинов и спросил соседа, 
артиллерийского поручика в поношенном и залатанном мундире: 

- Не знаете, кто это? Артиллерист усмехнулся. 

- Это барон Фелич, известный лихостью своей офицер... В деле хватает пику и 
скачет во фланкеры. Готов разделить с приятелем последнее добро, но не прочь за 
картами опорожнить его же карманы до дна. Человек веселый. И дерзкий... Храбр, 
умен... А служба у него странная. 

- Чем же? - робко полюбопытствовал Полчанинов и оглянулся на Фелича, ожидая 
услышать нечто необыкновенное. 

Наружность ротмистра соответствовала рекомендации. В угрюмых глазах его таились 
мутные и темные чувства. Следы страстей, когда-то обуревавших этого человека, 
теперь притухших, но еще не погасших, лежали на его физиономии мрачной печатью. 


- Чем? Видите ли, - отвечал поручик, - Фелич - непременный участник всех 
распрей между военными. Сперва он ссорит их, потом выступает в роли примирителя,
 но с обязательным расчетом на то, что дело кончится поединком. А когда доходит 
до вызова, с удовольствием предлагает себя в секунданты. Оттого многим кажется 
он опасным человеком. Еще опасней его дерзкие проделки за картами. За одну из 
них угодил он в солдаты. На штурме Базарджика в Турции снова заслужил эполеты. 
Затем года три находился под следствием и, не случись войны, наверно опять был 
бы куда-нибудь упрятан. Он - суров, мстителен, по службе - зверь. Вместе с 
тем - гостеприимен, охотно сорит деньгами и готов на мелкие одолжения. Одни 
боятся, другие любят Фелича... 

- Откуда вы его так хорошо знаете? - с завистью спросил Полчанинов. 

Поручик внимательно поглядел на юношу. 

- Уж не хотите ли, чтобы я свел вас с ним? Могу. Но ведь и мы еще незнакомы. 
Я - Травин. Так хотите? 

- Очень! - воскликнул Полчанинов, радостно зарумяниваясь. 

Травину нравился этот мальчик. Хорошо быть наивным и свежим, как он! Кто бы 
поверил, что много лет назад и сам Травин был таким же! Давно это было... 
Пышный барский дом... привольная, широкая жизнь... тороватый отец чистая 
Москва: стихотворец, и сплетник, и светский любезник... Вот на длинном столе, 
между громадными подсвечниками, сверкают снег скатерти и лед хрусталя... 
Миндальный пирог с сахарным амуром посредине, и бочонок с виноградом, и 
смеющиеся, шумные гости... Сон! Ничего не осталось! Стерлись светлые буквы 
первых страниц прекрасной книги. Дальше - разорение отца, аукционы, служба 
пополам с вечной нуждой. Наконец - приятельство с Феличем, страшный случай за 
картами, солдатская лямка в Турции, годами страданий добытые эполеты и этот 
протертый и залатанный мундир... 

- Сведите меня с ним, поручик, - просил Полчанинов, - я очень хочу!