Услышав о согласии фельдмаршала. Давыдов засиял. Но пятьдесят гусар и 
полтораста казаков смутили его. А условие, чтобы сам шел с партией, показалось 
даже обидным. 

- Я бы стыдился, князь, предложить опасное предприятие и уступить исполнение 
другому. Вы знаете меня, - я ли на все не готов? Однако людей мало... 

- Согласен, душа! Да что я могу? Не дает больше светлейший... 

- Ежели так, пойду и с этими. Авось-либо открою путь отрядам покрупнее!.. 

- Этого, душа Денис, и я ждать буду. Скажу тебе между нами: непонятен 
светлейший мне! Что за торговля из-за двух-трех сотен человек, когда при удаче 
завтра же Бонапарт лишится очередного подвоза и сойдет на дохлый рацион? А 
ежели неудача суждена - пустое потерять сотню-другую. Война не для того, чтобы 
целоваться. Я бы с первого абцугу{95} три тысячи дал, ибо не люблю ощупью 
делать. Но... убедить светлейшего не смог! 

Давыдов посмотрел на Багратиона с восхищением. 

- Верьте, князь, партия моя цела будет. Вот секрет успеха: отважность в залетах,
 решительность в крутых случаях, неусыпность на привалах и ночлегах. За это я 
берусь, и - голову на плаху - так и пойдет! 

- Дай руку, душа Денис! Чуешь, как жму крепко? А теперь обожди, я тебе 
инструкцию начерчу... 

Багратион сел за стол и, склонив голову к правому плечу, принялся медленно 
водить пером по бумаге. Давыдов стоял за его спиной и, тоже склонив к плечу 
голову, читал неровные строки: 

"Ахтырского гусарского полка подполковнику Давыдову. 

С получением сего извольте получить сто пятьдесят казаков от генерал-майора 
Карпова и пятьдесят гусар Ахтырского гусарского полка. Предписываю вам 
употребить все меры к тому, чтобы беспокоить неприятеля со стороны нашего 
левого фланга и стараться забирать фуражиров его не с фланга только, а и с 
середины, и с тыла, расстраивать обозы, ломать переправы и отнимать все способы.
 Словом сказать, полагаю, что приобретя столь важную доверенность, почтитесь вы 
расторопностью и усердием оправдать ее. Впрочем, как и на словах вам мною 
приказано было, извольте лишь меня обо всем рапортовать, а более никого. 
Рапорты доставляйте при всяком удобном случае. О движениях ваших никому не 
должно ведать, - в самой непроницаемой тайности старайтесь держать. Что же 
касается до продовольствия команды вашей, - сами имейте о нем попечение. 

Генерал от инфантерии кн. Багратион. 22 августа 1812 г. На позиции". 

Подписав инструкцию, князь Петр Иванович порылся в бумагах, достал оттуда карту 
Смоленской губернии и протянул Давыдову. 

- С богом, душа! - сказал он, крестя партизана. - И помни: крепко на тебя 
надеюсь я. 

У генерала Васильчикова ужинали несколько генералов и полковников. Несмотря на 
позднюю ночь, в палатке было шумно и весело, когда туда ворвался Давыдов. 

- Ларион Васильич! Неотложно! Вот предписание князя Петра Иваныча! 

Васильчиков прочитал. Пунцовые щеки его округлились в насмешливой улыбке. 

- Обошли-таки меня! А все утверждать буду: вздор задумали, батенька, вздор, 
вздор! 

Васильчиков показал предписание генералам. Денщики бегали кругом стола, звеня 
посудой. За занавеской пыхтел толстый повар в белом колпаке и хлопали пробки. У 
генералов были красные лица и мутноватые глаза. Одни с молчаливым недоумением 
пожимали плечами, другие принимались острить. 

- Слушайте, Давыдов, - сказал, мрачно улыбаясь, командир третьего корпуса 
Тучков, - брат мой Павел взят французами в плен под Валутиной горой, а сейчас, 
по слухам, в Кенигсберге. Очень прошу вас, кланяйтесь ему, не позабудьте! 

- Ха-ха-ха! - загремело в палатке. - Напрасно затеяли вы это, Давыдов! 

Денис Васильевич не слушал. 

- Дайте мне Ворожейкина, генерал, - просил он Васильчикова, - а гусар и казаков 
я сам отберу!