л на священника мичман.


— Да, — согласился тот, — он в конце концов ко всему российскому повернулся. Но 
у власти всегда много приверженников, льстецов, изветников, что кусок ухватить 
стремятся. А мы должны снова глас Отечества пробудить, корыстолюбие пригасить, 
молчание народа прервать. Беззаконие и разврат, что царят в лавке купца и у 
ложа императорского, принесут гибель в будущем.

Отец Федор встал, походил раздумчиво вдоль стола, перекрестился на икону и, как 
бы отвечая на предыдущий вопрос молодого своего родственника, сказал, глядя в 
узкое оконце:

— Россияне простить могут царю тесноты, лишения, даже истязания, но не могут 
простить бессилия власти, унижения народа своего, превращения его истории в 
зловонную яму, из одних грехов состоящую, тиранства иноземного. Такой государь 
из памяти его вычеркнут будет.

— До господа бога далеко и до царя не близко, и не всем грешным их поступки 
судить можно, — негромко ответствовал Ушаков, не решаясь дальше давать оценки 
всесильным правителям. — Еду я хоть не без сомнений, кои этим разговором 
порождены, — служить Отечеству и государыне. И служить хочу беспорочно.

— Сие верно и по-божески и по-людски. Присяга твоя богу и государыне священна. 
В развалинах человеческих судеб есть тропы истины. Находи их и следуй ими. Наш 
народ от невежества пришел к сиянию Христовой веры и благоустроенному Отечеству.
 Он в ударах судьбы ободряется и в уничтожении восстанавливает страну из пепла. 
А любовь к Отечеству в обстоятельствах чрезвычайных проверяется. И отныне и 
вечно должна тобой владеть государственная дума. Почему будь готов к тяготам и 
опасностям, Федор. Пусть лишения тебя не испугают, пусть трудности тебя закалят.
 Готовься снести горечи, обиды, непонимание, козни всякие, раны телесные и 
душевные, но останься стоек, храбр, непреклонен, неподкупен, беззаветен в любви 
к Отечеству, а с тем вместе дружелюбен, доброжелателен к людям. Не обидь 
ближнего. Умей силой своей души оживить доблесть в сердцах.

Чувства молодого Ушакова были восприимчивы к высокому мудрому слову, а это 
ночное напутствие не могло не войти в него, не стать частью его мыслей и 
поступков в будущем. Он хотел доверить мудрому старцу почти все свои думы и 
сомнения.

— Еще хотел, отец Федор, узнать у тебя и по предыдущему твоему опыту жизни. Что 
есть за тайные общества, в которые ныне многих офицеров морских вовлекают, 
особо тех, у кого какая неприятность и боль проявляется?

— Не надо носить обиду на жизнь земную, на царя и державу нашу, иначе Отечество 
пострадает. Не носи и тайных желаний, доверь их священнику и душе. Истина 
уходит от многих, даже умных, ибо мудрствование с уставом правды не сопряжено. 
Тебе же скажу, воин наш, свое опасение. Умы неподвластны становятся власти, она 
же, поди, все время думает, как их обуздать. Плохой царь только силой, а надо 
Верой. Надо согласить выгоды человеков и счастье их. Веру, Веру старайся 
утвердить во всем. И тогда в правом деле победишь. Неизбежно.

Отец Федор, сказав важное и почему-то тяжелое для него слово, замер надолго. 
Казалось, он выплеснул все силы свои на племянника, отдал долго копившуюся 
энергию и страсть. И тот почувствовал это, наполнился желанием к свершению дел 
полезных и нужных людям и Отечеству, императрице и Богу. Он встал, ожидая 
благословения...

Еще до восхода солнца от стен Санаксарского монастыря унеслась в тревожную 
опасную мирскую жизнь кибитка с морским офицером и его дерзновенными думами.




Воссоздание южного флота


Южная граница России к 1768 году (началу русско-турецкой войны) начиналась от 
Чернигова, где она упиралась в Днепр, шла по нему до Кременчуга, там переходила 
на Правобережную Украину, доходила до Балты, рек Буг и Ингула и от них через 
днепровские пороги южнее позднего Екатеринослава и Бахмута шла к пограничной 
крепости Святого Дмитрия Ростовского (ныне Ростов) и далее через Маныч выходила 
на Каспийское море.

Россия уже выходила при Петре на южные морские просторы, но потом, как писал 
историк Ключевский, международные отношения «переверстались». Флот Петра сгнил 
в Азовской гавани. Стать прочно в Крыму не удалось. «Новой столицей государства 
суждено было стать ни Азову, ни Таганрогу, а С.-Петербургу» (В. О. Ключевский. 
Курс русской истории). Оттуда-то и определялась судьба этих приморских земель.

Грянула война, и стало ясно, что на юге одной сухопутной