Одна из причин, не давших возможности овладеть Ковелем, помимо сильных 
подкреплений, подвезенных немцами, заключалась в том, что у них было громадное 
количество самолетов, которые летали эскадрильями в 20 и более аппаратов и 
совершенно не давали возможности нашим самолетам ни производить разведок, ни 
корректировать стрельбу тяжелой артиллерии, а о том, чтобы поднять привязные 
шары для наблюдений, и думать нельзя было. На все мои требования увеличить 
количество наших самолетов, для Особой и 3й армий в особенности, я получал 
неизменный ответ, что самолеты ожидаются, что некоторое количество находится 
уже в Архангельске, но что пропускная способность железных дорог не допускает 
их перевозки в настоящее время и, в общем, мне не следует ожидать их прибытия в 
более или менее скором времени. Между тем наш воздушный флот был настолько слаб,
 что почти не имел возможности подниматься, и потому точное расположение 
неприятельской артиллерии мне было неизвестно, а корректировать стрельбу 
тяжелой артиллерии на ровной местности, покрытой густым лесом, было невозможно. 
Вследствие этого наша метко стреляющая артиллерия не могла проявить своих 
качеств и надлежащим образом подготовлять атаку пехоты и гасить огонь 
неприятельской артиллерии, которая к тому же превышала нашу количеством.
      
      Другое неблагоприятное для наших успешных действий условие состояло в 
следующем. Прибывший на подкрепление моего правого фланга гвардейский отряд, 
великолепный по составу офицеров и солдат, очень самолюбивых и обладавших 
высоким боевым духом, терпел значительный урон без пользы для дела потому, что 
их высшие начальники не соответствовали своему назначению. Находясь долго в 
резерве, они отстали от своих армейских товарищей в технике управления войсками 
при современной боевой обстановке, и позиционная война, которая за это время 
выработала очень много своеобразных сноровок, им была неизвестна. Во время же 
самых боевых действий начать знакомиться со своим делом – поздно, тем более что 
противник был опытный. Сам командующий Особой армией генераладъютант 
Безобразов был человек честный, твердый, но ума ограниченного и невероятно 
упрямый. Его начальник штаба, граф Н. Н. Игнатьев, штабной службы совершенно не 
знал, о службе Генерального штаба понятия не имел, хотя в свое время окончил 
академию Генерального штаба с отличием. Начальник артиллерии армии герцог 
МекленбургШверинский был человек очень хороший, но современное значение 
артиллерии знал очень неосновательно, тогда как артиллерийская работа была в 
высшей степени важная, и без искусного содействия артиллерии успеха быть не 
могло. Саперные работы, имеющие столь большое значение в позиционной войне, 
также производились неумело. Командир 1го гвардейского корпуса великий князь 
Павел Александрович был благороднейший человек, лично безусловно храбрый, но в 
военном деле решительно ничего не понимал; командир 2го гвардейского корпуса 
Раух, человек умный и знающий, обладал одним громадным для воина недостатком: 
его нервы совсем не выносили выстрелов, и, находясь в опасности, он терял 
присутствие духа и лишался возможности распоряжаться.
      
      Я все это знал и писал об этом Алексееву, но и ему было очень трудно 
переменить такое невыгодное положение дела. По власти главнокомандующего 
фронтом я имел право смещать командующих армиями, корпусных командиров и все 
нижестоящее армейское начальство, но гвардия с ее начальством были для меня 
недосягаемы. Царь лично их выбирал, назначал и сменял, и сразу добиться смены 
такого количества гвардейского начальства было невозможно. Во время моей 
секретной переписки по этому поводу частными письмами с Алексеевым на мой фронт 
приехал председатель Государственной думы Родзянко и спросил разрешения 
посетить фронт, именно – Особую армию. Уезжая обратно, он послал мне письмо, в 
котором сообщал, что вся гвардия вне себя от негодования, что ее возглавляют 
лица. неспособные к ее управлению в такое ответственное время, что они им не 
верят и страшно огорчаются, что несут напрасные потери без пользы для их боевой 
славы и для России. Это письмо мне было на руку, я препроводил его при моем 
письме Алексееву с просьбой доложить царю, что такое положение дела больше 
нетерпимо и что я настоятельным образом прошу назначить в это избранное войско, 
хотя бы только на время войны, наилучшее начальство, уже отличившееся на войне 
и выказавшее свои способности. В конце концов все вышеперечисленные лица были 
сменены, и командующим этой армией был назначен Гурко, человек безусловно 
соответствовавший этому назначению, но, к сожалению, было уже поздно, да и не 
все смененные лица были заменены столь удачно.
      
      Приблизительно в это же время был сформирован отдельный корпус для 
действия в Добрудже против болгар в помощь Румынии, которая сосредоточивала все 
свои войска для наступления в Трансильванию, а в Добрудже оставляла только одну 
свою дивизию. К сожалению, Алексеев, по моему мнению, недостаточно оценил 
значение нашей помощи в Добрудже. Туда следовало направить не один корпус из 
двух второочередных дивизий весьма слабого состава, а послать целую армию с 
хорошими войсками. Тогда, вероятно, выступление Румынии, оказавшееся столь 
неудачным, приняло бы совершенно другой оборот. Плохое состояние румынской 
армии начальнику штаба верховного главнокомандующего должно было быть хорошо 
известно – для того и военная агентура существует, – но оказалось, что мы 
ничего не знали, и для нас было полным сюрпризом. что румыны никакого понятия 
не имели о современной войне.
      
      Потребовали, чтобы я выбрал и назвал корпусного командира в направленный 
в Добруджу отдельный корпус. Затруднение выбора состояло в том, что