Перемышля удерживаться возможно дольше на занимаемом нами рубеже.
      
      В помощь моей армии для борьбы за Перемышль были присланы 23й армейский 
и 2й кавказский корпуса, которые высшим командованием предвзято уже были 
направлены на Любачув; следовательно, было уже предрешено, откуда и каким 
способом эти два корпуса должны ударить по неприятелю, который к этому времени 
частью своих сил перешел на правый берег реки Сан у Радымно. Если бы спросили 
меня, то я эти два корпуса ввел бы возможно более тайно в Перемышль и, 
присоединив к ним гарнизон крепости, неожиданно произвел бы вылазку всеми этими 
силами из западных фортов в тыл вражеским войскам, находившимся на правом 
берегу Сана, а также тем, которые были расположены на левом берегу от Ярослава 
до Перемышля. И это – при условии, что все войска по всему фронту одновременно 
ввязались бы в бой с противником, в особенности же с севера; 3я армия должна 
была бы в этом случае собрать возможно больший кулак, чтобы нанести удар к югу 
примерно от Лежайска. Не знаю, насколько это помогло бы при недостатке 
огнестрельных припасов вообще, но при таком образе действий, мне казалось, были 
некоторые шансы на успех, размер которого заранее определить было невозможно. 
При наступлении же вышеупомянутых двух корпусов от Любачува на югозапад 
получалась лобовая атака противника, обладавшего громадной артиллерией и 
множеством пулеметов; у нас же ни орудий, ни пулеметов в достаточном количестве 
не было, да и артиллерийская атака, которая должна была подготовить пехотную и 
поддерживать ее, не могла состояться вследствие недостатка снарядов. Можно было 
вперед сказать, что этот недостаточный и несвоевременный кулак, пущенный в ход 
не в надлежащем месте, никаких осязательных результатов не даст. Нужно притом 
добавить, что эти два корпуса, сами по себе очень высоких боевых качеств, были 
плохо обучены, как и большинство войск, прибывавших к нам с севера, и атаку они 
произвели весьма несноровисто. Вскоре после этой атаки Перемышль пал, будучи, 
как я уже сказал, очищен по моему приказанию, так как гарнизон в нем более 
держаться не мог. Из всех фортов нами были удержаны лишь восточные – Седлисские.
 В общем, крепость досталась неприятелю совершенно разоруженная, без каких бы 
то ни было запасов; насколько мне помнится, в руки врагу попали лишь четыре 
орудия без замков, которые были унесены.
      
      Было еще одно обстоятельство, мешавшее нам пополнять ряды прибывавшими 
солдатами: помимо того, что они были очень плохо обучены, они прибывали 
невооруженными. а у нас для них не было винтовок. Пока мы наступали, все оружие,
 оставшееся на полях сражения, – наше и неприятельское – собиралось особыми 
командами и по исправлении шло опять в дело; теперь же, при нашем отходе, 
получилось обратное; все оружие от убитых и раненых попадало в руки врага. 
Внутри страны винтовок не было. Приказано было легкораненым идти на 
перевязочные пункты обязательно с оружием, выдавались за это даже наградные 
деньги, но эти меры дали весьма незначительные результаты. При каждом полку – 
чем дальше, тем больше – росли команды безоружных солдат, которых и обучать 
почтя было нечем. В общем, дезорганизация нашей армии, по недостатку 
технических средств, шла, быстро увеличиваясь, и наша боеспособность час от 
часу уменьшалась, а дух войск быстро падал.
      
      Тем не менее я уповал, что на своем фронте удержусь на Сане. но 
совершенно для меня непредвиденно, и, к моему ужасу, я получил приказание 
генерала Иванова передать 5й кавказский корпус в 3ю армию, 21й корпус 
отослать во Львов, в резерв главнокомандующего, а 2й кавказский и 23й корпуса 
немедленно направить в состав 9й армии, ибо главкоюз продолжал бояться за свой 
левый фланг, невзирая на то что, казалось бы, вполне выяснилось, где наносится 
главный удар. Таким образом, мой правый фланг, куда и наносился главный удар 
противника, оголялся, и между мной и 3й армией искусственно устраивался нами 
значительный разрыв, который заполнить было нечем. Нельзя считать 
восстановлением фронта этого пустопорожнего участка то, что здесь находилась 
11я кавалерийская дивизия, а на левом фланге 3й армии был кавалерийский 
корпус в составе двух дивизий. Всякому понятно, что три кавалерийские дивизии 
не могут заменить собой четыре армейских корпуса, как бы эти дивизии не были 
геройски настроены. Я немедленно протелеграфировал главнокомандующему, что 
одновременный уход четырех корпусов с моего правого фланга, на который и 
производится главный напор врага, даст возможность противнику беспрепятственно 
и быстро глубоко охватывать мой правый фланг и что, вместо того чтобы 
удержаться на месте, а в крайности – медленно уходить, мне под угрозой охвата и 
даже окружения части моих войск придется отходить быстро и потерять всякую 
надежду на успешный отпор подавляющим силам противника. На это мне было 
отвечено, что раз Перемышль пал, то надобности для меня в таком количестве 
войск больше не встречается, а потому предписывается немедленно выполнить 
данное приказание. На это я еще раз донес, что при подобной обстановке я не 
буду в состоянии на следующих этапах отхода скольконибудь задерживаться, что 
мы, таким образом, немедленно потеряем Львов и в самом быстром времени приведем 
врага в нашу страну. И это донесение успеха не имело. Так мне и пришлось 
совершенно оголить правый фланг и с полной безнадежностью смотреть на 
дальнейший ход событий.
      
      Я посылал, кроме того, моего начальника штаба на автомобиле в штаб фронта,
 чтобы узнать, что там думают, каковы предположения высшего начальства для 
дальнейших действий и на что мы можем надеяться в ближайшем будущем. 
Вернувшийся из этой поездки начальник штаба мне доложил, что он застал штаб