будто не слышал.

В этот момент к нему подъехал знаменитый партизан капитан Фигнер. Он доложил, 
что приказание Кутузова выполнено и на квартире Фигнера собраны люди для 
выполнения тайного приказа полководца, сложены ракеты и зажигательные вещества.

– Москва запылает в первую же ночь, – закончил свой доклад Фигнер.

Кутузов обнял Фигнера и тихо произнес:

– Москва станет последним торжеством Бонапарта. Замыслов Кутузова никто не 
понял и теперь. Ростопчин доносил царю, рисуя Кутузова предателем Москвы, а 
Беннигсен доносил так, что Кутузов казался помешанным стариком.

Государственный совет требовал прислать протокол совещания в Филях и объяснения,
 почему Москва сдана без сражения.

Царь запрашивал, что привело Кутузова к «столь несчастной решимости».

Кутузов не отвечал, и впоследствии перепуганный император истошно завопил из 
Петербурга: «Князь Михаил Илларионович! Со 2 сентября Москва в руках 
неприятеля… на вашей ответственности остается, если неприятель в состоянии 
будет отрядить значительный корпус на Петербург. Вспомните, что вы еще обязаны 
ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы…» Кутузов не ответил и повел 
армию дальше по Рязанской дороге, так и оставив открытой дорогу на Петербург.

Разные слухи ползли в народе, забирались в армию.

Появилась опасность, что армия и парод могут усомниться в успехе войны, а это 
означало катастрофу.

Монахтин, узнав о падении Москвы, в гневе сорвал повязки со своих ран и умер. 
Не пережил падения Москвы и Багратион. Из Владимирской губернии, куда его 
отвезли на излечение, он продолжал слать в Москву своей армии указания, советы, 
запросы и не получал ответа. Офицер, которого он лично послал к Дохтурову, не 
зная, что от Багратиона скрывают падение Москвы, сказал ему об этом. В страшной 
тревоге вскочил Багратион с кровати, забыв о раздробленной ноге, и тут же упал 
в обморок. Наступила агония и смерть.

Даже мужественный и честный Барклай заколебался. «Благодарите бога, что вас 
отозвали отсюда, у нас здесь нельзя ожидать ничего дельного…» – сказал он 
отъезжавшему в Петербург Клаузевицу.

В глубоком раздумье смотрел Кутузов на ночной небосклон, озаренный заревом 
пожара Москвы. Мимо него двигались обозы, толпы людей. Порою холодный 
сентябрьский ветер приносил пепел и запах пожарища, шевелил седыми волосами 
полководца, и никто тогда не знал, какие думы обуревают его старую голову, 
какие чувства волнуют сердце, по каким путям поведет он народ, русскую армию к 
спасению России. Великий полководец по-прежнему хранил невозмутимое молчание.

Ни русский народ, ни русская армия, ни Кутузов неповинны в сдаче Москвы. Россия 
была феодальной страной, и сдача Москвы – вынужденная жертва, принесенная в 
дань российской отсталости. Великая жертва, принесенная ради великой победы над 
врагом.

Велик героизм всего русского парода, велик талант Кутузова, и огромны были 
жертвы, которые сделали Россию победительницей в неравной войне 1812 года.

На то же место, где стоял на Поклонной горе Кутузов, прибыл со штабом Наполеон.

– Наконец! Вот он, знаменитый город! – вырвалось восклицание у Наполеона.

Да и пора уже: все усилия, все тяготы, все жертвы были позади, а цель, великая 
цель всей жизни, к которой он стремился столько лет, наконец, достигнута – 
Москва у ого ног!

Последние русские солдаты покинули Москву, преследуемые авангардом Мюрата. 
Армия Кутузова была единственной реальной силой, которую надо было разбить, 
чтобы овладеть Москвой, но Кутузов побоялся нового сражения и где-то бежит со 
своей деморализованной армией, а он господином положения, победителем стоит на 
Поклонной горе, на вершине своих самых дерзких мечтаний…

Начиная войну с Россией, он имел в виду прежде всего весьма определенные выгоды.
 Он хотел победить Россию и сокрушить Англию. Но иногда наиболее близким людям 
он высказывал и другие, неизмеримо дальше идущие мечты.

– У меня хранится карта, – говорил он Нарбонну, – на которой указаны средства 
народов и пути, по которым можно пройти от Эривани и Тифлиса до английских 
владений в Индии… Представьте себе, что Москва взята, Россия сломлена, с царем 
заключен мир или он пал жертвой дворцового заговора; что, может быть, явится