Александр струсил перед лицом такого противника, как Наполеон. Он побоялся 
стать во главе русской и союзной армий и принял излюбленное двойственное 
решение. Он назначил главнокомандующим Кутузова, а фактически стал руководить 
сам, с помощью бестолкового, неоднократно битого Наполеоном австрийского 
генерала Вейротера.

Расчет Александра был прост. В случае победы над Наполеоном героем победы будет 
он, русский царь, а в случае поражения ответит Кутузов.

С этого момента Кутузова фактически отстранили от управления армией, вынудили 
оставаться свидетелем подготовлявшейся аустерлицкой катастрофы, свидетелем, 
бессильным помешать бездарной деятельности русского и австрийского монархов, их 
свиты и в первую очередь Вейротера.

Вейротеру и австрийцам Александр доверял больше, чем Кутузову. Те же придворные 
льстецы, сравнивавшие Александра с Петром I, говорили ему, что и Петр принимал 
советы иностранцев.

Но советы советам рознь. Что могли посоветовать Александру австрийцы, если, 
несмотря на все тяжелые уроки, которые дал им Наполеон, они все же не научились 
воевать и их армия терпела поражение за поражением? Хуже того, австрийцы, тот 
же Вейротер, несмотря на то, что находились в своей стране, были плохо знакомы 
с местностью.

Немногому могли научить Александра и русские советники. Долгоруков ничего не 
смыслил в стратегии. Аракчеев никогда ни в одной войне не участвовал, и когда 
ему предложили командовать в бою колонной, он, побледнев от страха, отказался, 
ответив, что не может видеть человеческой крови. Дело было, конечно, не в 
человеческой крови, ее Аракчеев достаточно пролил в царских застенках – он был 
трусом.

Александр созвал военный совет, на котором предложил атаковать армию Наполеона. 
Его поддержали Долгоруков и ему подобные. Решено было наступать. Только один 
Кутузов высказался против наступления. Кутузов предлагал не давать Наполеону 
решающего сражения и продолжать отход в районы, обеспеченные продовольствием. 
Он был прав, говоря: «Надо отходить дальше, и там, в Галиции, я погребу кости 
французов…»

Кутузов понимал, что, несмотря на то, что у Наполеона сейчас меньше сил, чем у 
союзников, его разбросанные корпуса могут подойти к нему раньше, чем подойдут 
австрийские, и тогда русская армия, покинув выгодную ольмюцкую позицию, опять 
попадет в тяжелое положение. Нужно было отходить и выиграть две-три недели, 
чтобы подошла восьмидесятитысячная австрийская армия из Италии, а возможно и 
прусская армия. Это усилило бы союзников, а Наполеон, вынужденный их 
преследовать, окончательно ослабил бы свою армию и еще больше растянул бы свои 
коммуникации. Выигрыш времени был равносилен выигрышу сражения.

Были у Кутузова и другие серьезные соображения, которые он не высказывал на 
военном совете. Еще после Ульма, слушая оправдания и слезливую болтовню Макка, 
разгадал Кутузов, что Наполеон отпустил австрийского генерала не по доброте 
душевной, не из рыцарских побуждений, а поручил Макку за спиной у русских 
предложить австрийскому императору мир.

Догадка Кутузова о тайных сношениях Наполеона и Франца отчасти подтвердилась, 
когда ему удалось перехватить письмо французского маршала Бертье к австрийскому 
генералу. Правда, содержание письма полностью раскрыть не удалось, но, во 
всяком случае, оно давало повод предполагать, что австрийское правительство 
вело нечестную игру. Кутузова убеждало в этом и еще одно обстоятельство. На 
второстепенный театр военных действий, в Италию, где находились отнятые 
Наполеоном австрийские владения, было брошено больше войск, чем к Ульму на 
дунайское направление, которое вело навстречу главным силам Наполеона. В 
предстоящем сражении под Аустерлицем австрийцы собирались выставить всего 16 
тысяч солдат – в пять раз меньше того, что выставили русские. Но даже и эти 16 
тысяч не могли выдержать никакого сравнения с таким же количеством русских 
солдат. Русский солдат знал времена Суворова, шел в бой за суворовскими 
учениками – Кутузовым, Багратионом, Дохтуровым, которые заботились о солдате. 
Русский солдат видел, что союзники бегут при первой же атаке французов, и 
понимал, что нужно драться, иначе русских ждет гибель или позор, и он дрался, 
проявляя изумительные боевые качества, воспитанные в нем Суворовым и его 
соратниками.

Австрийские солдаты этими боевыми качествами не отличались. У Макка, Вейротера 
и других австрийских генералов их тоже никогда не было, и поэтому они не могли 
привить их солдату, о котором вообще мало заботились.

Не верил Кутузов и в помощь Пруссии. В начале войны Пруссия не только не хотела 
вступать в коалицию, но даже не разрешала пройти русской армии через ее 
территорию. Она боялась Наполеона. Русское правительство предложило Пруссии 
изобразить движение русской армии через ее территорию как насильственное