сихологию и уронивших 
престиж власти и династии.
 Об этом я расскажу подробно дальше.
 Накануне еще военные начальники, до командиров полков включительно, получили 
приглашения на 2-е сентября к «высочайшему обеду» в Киевском дворце. Было 
известно, что Столыпин умирает в киевском госпитале, и мы предполагали, что 
парадный обед будет отменен. Но, против ожидания, вся программа пребывания 
царской семьи в Киеве — приемы, смотры, обеды — осталась без изменения.
 Сведенные столы были накрыты в нескольких залах.
 Обед проходил в чинном и несколько пониженном настроении. Музыки не было, все 
говорили не громко. За нашим столом (вероятно, и за всеми другими) разговор шел 
исключительно о преступлении Багрова. Высказывалось вполголоса опасение, что 
заговорщики, быть может, метили выше…
 В зале, где находился Государь, его гость — румынский королевич и высший 
генералитет, обычный ритуал: командующий войсками округа, ген. Иванов, сказал 
краткое приветствие от имени армии; Государь ответил несколькими словами и 
провозгласил тост за королевича, встреченный молча, одним вставанием.
 Обед окончился. Нас пригласили в сад, где на маленьких столиках сервирован был 
черный кофе. Царь обходил столики, вступая в разговор с приглашенными. Подошел 
ко мне. Третий раз в жизни мне довелось беседовать с ним[ 58 ]. Государь, без 
всякого сомнения человек застенчивый, вне привычной среды, видимо, затруднялся 
в выборе тем для разговоров. Со мной он говорил о последнем дне маневров, об 
укреплениях, которые возвел мой полк на своей позиции и на которые он обратил 
внимание. Ясно было, что он хотел сказать приятное и полку и командиру.
 Пошел дальше. Около него образовывались небольшие группы офицеров, к которым 
подходил и я. Все чего-то ждали, всем хотелось что-то запомнить. Но я слышал 
все такие же шаблонные, незначащие разговоры… Мертвящий этикет, окружающие его 
натянутые придворные и собственная застенчивость мешали царю подойти ближе к 
военной среде, узнать, чем она дышит, сказать такое слово, которое запало бы в 
душу… К той среде, которая, по традиции, по атавизму и пиетету к его личности — 
особенно чутко относилась к тому, что он говорит, и к тому, что про него 
говорят.
 Это была моя последняя встреча с Государем. Никогда больше мне его видеть не 
пришлось.


 * * *  

 Трагична судьба Столыпина. Глубокий патриот, сильный, умный и властный человек 
— он с малой кровью и без потрясения государственных основ ликвидировал первую 
революцию и водворил в стране спокойствие. Связавший свою судьбу с 
Государственной Думой, он вынужден был распустить первые ее два состава, ведшие 
страну прямым путем к революции. Сторонник представительного строя, он нарушил 
основные законы, введя новый выборный закон 3-го июня 1907 г., установивший 
цензовый характер представительства, в сущности для спасения самой идеи 
парламента, которой тогда грозило упразднение.
 Добившись проведения в жизнь аграрной реформы, путем выхода крестьян из общин 
и закрепления за ними в собственность участков земли, реформы, которая, в 
случае ее завершения, при условии упразднения затем сословной обособленности 
крестьян[ 59 ], разрешила бы самый больной и острый социальный вопрос старой 
России[ 60 ] — Столыпин имел против себя и радикальные круги, требовавшие 
немедленного отчуждения всех помещичьих земель в пользу крестьян, и 
славянофильские и дворянские круги, стоявшие за общину.
 Столыпин искренно искал сотрудничества с его правительством общественных 
элементов, но встретил непонимание и отказ: со стороны радикальной демократии, 
требовавшей перехода всей власти к ней; со стороны умеренно правой, заявлявшей, 
что правительство бессильно, будучи связано «закулисными темными силами»…
 Слева Столыпина считали реакционером, справа (придворные круги, правый сектор 
Государственного Совета, объединенное дворянство) — опасным революционером. 
Есть просто что-то провиденциальное в том факте, что Столыпина убил член 
революционной боевой организации, состоявший одновременно на службе в охранном 
отделении (русская секретная полиция). В те дни не только среди киевлян, но и 
по всей России ходили слухи, что Столыпин «убит охранкой». Доказательств этому 
и поныне нет, по крайней мере я никогда не встречал в печати. Но, нельзя не 
признаться, что со стороны охранной полиции проявлена была в этом деле 
преступная небрежность, граничившая с попустительством…
 Столыпин, стремившийся всемерно поддержать уже колеблющийся трон, в конце 
своей карьеры навлек на себя нерасположение Государя и, если бы не был убит, то 
был бы в ближайшее время устранен им от власти.
 Умер Столыпин в ночь с 5 на 6 сентября. Я был в этот день в Житомире и пошел 
на панихиду, которую служил Волынский архиепископ Антоний. Это человек 
незаурядный, высокообразованный, но принадлежавший к крайне правому флангу 
русской общественности и, будучи членом Святейшего Синода, ведший в Петербурге 
активную политику. Впоследствии, в эмиграции, Антоний, в сане митрополита, 
возглавил часть эмигрантской православной церкви, так называемой «Карловацкой 
юрисдикции», которая оказала наибольшее сопротивление подчинению американского 
православия советской патриархии, но