и в другом случае были допущены грубейшие нарушения  законов,  в  результате
которых   армия   оказалась   втянутой   в    преступные    деяния    против
соотечественников).
   Отсутствие эффективного гражданского  контроля  над  Вооруженными  силами
привело к тому, что уже много лет подряд  в  полном  объеме  не  исполняется
военный бюджет, а денежное содержание в армии  и  на  флоте  меньше,  чем  в
других силовых структурах. В ходе предвыборной президентской  кампании  1996
года грубо нарушались требования Закона, запрещающие агитацию в армии, - она
открыто велась в войсках в пользу Ельцина с ведома руководства Минобороны  и
Генштаба.
   В конце 1996 года Кремль еще раз объявил о своем намерении идти  по  пути
усиления демократического контроля над Воруженными силами - президент  издал
указ, в соответствии с  которым  глава  военного  ведомства  Игорь  Родионов
обретал  статус   гражданского   министра.   Но   при   чем   здесь   широко
разрекламированное "усиление системы демократического контроля", понять было
невозможно. Зато совершенно ясно было другое: Кремлю наш военный министр при
погонах не угоден (да и без них  тоже).  Но  это  решение  Ельцина  в  стане
демократов было встречено аплодисментами. Его восхищенно  называли  "широким
шагом к усилению гражданского контроля над армией".
   Ровно через пять месяцев президент вновь назначил на пост министра сугубо
военного человека, но никто из демократов при этом и не заикнулся о том, что
сделан "широкий шаг назад".
   Вообще если проанализировать все перипетии, касающиеся этого вопроса,  то
станет совершенно очевидно, что все  попытки  высшей  исполнительной  власти
установить гражданский эффективный контроль над Вооруженными  силами  -  это
длинная  цепь  непоследовательных  и   глубоко   подверженных   политической
конъюнктуре мер. Как любил говорить Павел Сергеевич Грачев: "Где факты?" Вот
они.
   Уже вскоре после  победы  демократов  в  России  новые  власти  пришли  к
безусловно верному выводу - Главная  военная  инспекция  (ГВИ)  должна  быть
независимой от Минобороны. Ибо только при таком подходе можно было  добиться
объективной  информации  о  профессионально-нравственном   состоянии   армии
(госинспекторов издревле называли "государевым оком" в войсках).
   Какое-то время ГВИ находилась в непосредственном подчинении президента  и
сумела  поставить  в  Кремль   немало   правдивых   сведений   о   состоянии
боеготовности войск, дисциплины и правопорядка в  армии,  вскрыть  серьезные
недоработки высшего военного начальства. Но это стало вызывать  недовольство
в МО. Руководство начало активно инициировать идею возвращения ГВИ в "родное
лоно" военного ведомства. И все вернулось на  круги  своя.  Главная  военная
инспекция снова была введена в структуру МО, а Главный военный инспектор был
даже возведен в ранг замминистра.
   Это  означало  откат  новых  властей  от  установления   государственного
контроля над армией и привело  к  усилению  закрытости  военного  ведомства,
упрочению его "кастовых" интересов,  бурному  развитию  коррупции  в  высшем
военном руководстве.
   Военное ведомство, как и раньше, само себе определяло задачи в подготовке
войск  и  само  же  контролировало  их  выполнение.  Результаты  большинства
проверок в военных  округах  и  на  флотах  в  итоговых  документах  нередко
подгонялись так, чтобы они  устраивали  министра  и  не  слишком  раздражали
Верховного Главнокомандующего. Вот как отзывался о  таком  очковтирательстве
бывший в ту пору начальником академии Генерального штаба Игорь Родионов:
   - Министерство  обороны,  пользуясь  отсутствием  реального  контроля  со
стороны государства за своей деятельностью  (военная  инспекция  подчиняется
министру обороны), вводит политическое руководство и общественность страны в
заблуждение относительно боеготовности Вооруженных  сил,  состояния  хода  и
качества их реформирования.
   Слабый государственный контроль за состоянием Вооруженных сил приводил  к
серьезным деформациям в  оценке  боеготовности  не  только  подразделений  и
частей, но и целых стратегических группировок. В документах МО  и  ГШ  стали
использоваться   странные   термины:   "части   недобоеготовы",    "частично
боеготовы", "боеготовы на 70%". Бывали случаи, когда оценку за боеготовность
получали полки, укомплектованные  на  40%,  хотя  по  существующим  правилам
оцениваться могли лишь части, укомплектованные не ниже, чем на 70%.
   А на Тихоокеанском  флоте  итоговая  оценка  соединению  была  выставлена
однажды в зависимости от  результатов  стрельб  всего  лишь  одного  боевого
корабля.
   Было немало и других примеров очковтирательства и формализма.  По  итогам
1993 года Северный флот был признан лучшим в ВМФ России, хотя на нем были не
боеготовы многие атомные подлодки.
   Случалось, что первые лица в МО и ГШ в  оценках  положения  дел  в  армии
давали настолько противоречивые оценки, что даже  в  Кремле  стали  замечать
липу.
   Например, в директиве министра обороны об итогах  подготовки  Вооруженных
сил в 1994 году и задачах на 1995 год говорилось, что произошел  рост  числа
преступлений. А уже вскоре на закрытых слушаниях в Думе (7 апреля 1995 года)
начальник Генерального штаба Михаил Колесников утверждал  обратное:  "У  нас
идет снижение преступлений и происшествий".
   Часто сталкиваясь с подобными фактами, военные советники Ельцина  убедили
его в том, что  необходимо  возвратить  ГВИ  под  крыло  президента.  Ельцин
согласился. Осенью  1996  года  появился  указ  о  создании  Государственной