| |
который сделал его своим поверенным во Франции), внушила писательнице
замысел другого произведения: "Маркиз де Пресье, или Три эпохи". Развязка
этой авантюры была скандальной. Амедей де Пасторе доверил своей любовнице
хранение ларца, в котором он держал под ключом компрометирующие его бумаги
- неоспоримые доказательства его легитимистских происков. Не сделала ли
Каролина в конце угасающей любви эти документы орудием своей мести? Многие
тогдашние мемуаристы утверждают, что она продала ларец луи-филипповской
полиции. В своем интимном дневнике, сумбурном и страстном, Клэр Брюн
отвергает обвинение в шантаже. По ее словам, она хотела только взамен
пылких писем любовника получить денежное возмещение за разрыв. Как бы то
ни было, история с ларцом дискредитировала госпожу Марбути и обратила ее в
авантюристку. Дидина в "Провинциальной музе" была куда благороднее.
Шестнадцатого февраля 1890 года Каролина Марбути (ей было тогда
восемьдесят семь лет), переходя через Елисейские Поля, попала под колеса
омнибуса. Ее отнесли в больницу Божона, помещавшуюся в те годы в доме
N_208 по улице Фобур-Сент-Оноре, в двух шагах от того места, где умер
Бальзак; в тот же день пострадавшая умерла, не приходя в сознание, и была
опознана лишь позднее. Так как она приобрела для погребения своей дочери
(умершей в двадцать три года) "в вечную собственность" участок земли на
кладбище Пер-Лашез, то ее и похоронили там же, где погребли Бальзака и
Чужестранку. Она покоится недалеко от них.
Элен де Валетт, вдова Гужона, не изменила своего дурного поведения. Два
снисходительных покровителя осыпали ее вещественными доказательствами
своей привязанности к ней. Знатный владелец замка, с которым она прижила
сына, узаконил его, и позднее этот молодой человек сделал очень хорошую
карьеру. Элен поселилась в Париже, в доме N_91 по Лилльской улице у барона
Ипполита Ларе, где и жила до дня своей смерти, последовавшей 14 января
1873 года. Маленькая "солеварка" всю жизнь ухитрялась искусно поддерживать
равновесие в своем деликатном положении между графом и бароном. Поскольку
она была (очень недолго) одной из "Мари" Бальзака, барон Ларе, ее
единственный наследник, принес в дар городской библиотеке Тура
выправленную автором корректуру романа "Беатриса" и собственноручное его
письмо, причем даритель принял тщательные и наивные предосторожности к
тому, чтобы нельзя было установить, к кому обращено посвящение,
адресованное Мари Х***.
Так же как Бальзак и Чужестранка, как Анна и Георг Мнишек, как Каролина
Марбути, Элен де Валетт погребена на кладбище Пер-Лашез, где закончились
под могильными холмиками или мраморными памятниками судьбы стольких
бальзаковских героев.
Похоронив умерших, обратимся к живым. Они нетленны - их имена Горио,
Гранде, Юло, Бетта, Понс, Растиньяк, Рюбампре, Попино, Бирото, Гобсек; они
окружают нас, они всегда с нами, они помогают нам познавать людей - ведь
люди-то нисколько не изменились. Княгиня де Кадиньян и маркиза д'Эспар
по-прежнему разыгрывают тонкие и жестокие сцены комедий; дочери старика
Горио не перестают грабить отца; многие Бенаси все пытаются спасти
французскую деревню, а неподалеку от них генерал де Монкорне пускает в
продажу свое имение. Купит его Гобертен.
Во всех странах из года в год возрастает число ревностных читателей
Бальзака. У каждого издателя, переиздающего "Человеческую комедию", тираж
быстро расходится. Слава Бальзака блистает еще ярче, чем в тот день, когда
Гюго на кладбище Пер-Лашез, за которым сгущалась закатная дымка, воздал
ему честь в прекрасном своем слове. "Еще не пришло для меня время
беспристрастия", - писал Бальзак в 1842 году. Эта несправедливость упорно
держалась. Долго после смерти Бальзака критики замалчивали его. "Все
высокие памятники отбрасывают тень, и многие люди видят только тень..."
Натуралисты увидели в нем (ошибочно) своего предшественника, хотя Золя,
как ему казалось, обнаружил "трещину в его гениальности", имея в виду
политические взгляды и мистику Бальзака. Фаге в 1887 году упрекал Бальзака
за его идеи, достойные "клерка провинциального нотариуса", и за
вульгарность его стиля.
Но великие люди первыми признали его величие. После Гюго им восхищался
Бодлер; потом Достоевский, Браунинг, Маркс, Стриндберг; затем Пруст, Ален,
а затем и весь мир. Ученые-литературоведы Фаге и Брюнетьер в конце концов
осознали свою ошибку. Тэн, а вслед за ним Бурже показали, что в Бальзаке
мыслитель не уступал наблюдателю и даже руководил им; А история помогла
понять Бальзака. Он жил во времена разочарований. В годы Революции и
наполеоновской Империи в душах людей скопилась сверхчеловеческая энергия.
Антигероический режим Реставрации и буржуазной монархии оказался
неспособен использовать эту силу. Взрывы небольшой мощности, имевшие место
в 1830 и в 1848 годах, поглотили лишь малую ее часть. А избыток энергии -
значительный избыток - ушел на деловые предприятия, на промышленную
революцию и на создание "Человеческой комедии".
Конец XIX века, протекавший довольно спокойно, веривший, что достижения
науки приведут к прогрессу, отрицал суровые бальзаковские истины или
пренебрегал ими. Наоборот, наша эпоха, испытавшая бедствия двух войн и
видевшая, как и во времена Бальзака, удивительные, крутые перемены в
положении страны и людей, внезапные падения и невероятные взлеты,
чувствует себя ближе к Бальзаку. Ну как было Эмилю Фаге понять Филиппа
|
|
