|
только ценою невероятного труда поддерживает свое положение на грани
роскоши и финансового краха, ежедневно угрожающего ему.
Он находит, что у меня "много способностей", как он говорит, и хочет
попробовать привлечь меня к работе, которая может дать двадцать тысяч
франков доходу. Но следует тебя предупредить, что он вообще полон всяких
проектов и с ним нельзя строить расчеты на будущее! Я и рассчитываю очень
мало. Он предполагает писать вместе со мной пьесы для театра..."
После смерти Бальзака госпожа Марбути сочинила рассказ об этом
путешествии, заявив, что повествование это ей "продиктовано духом"
умершего. В ее заметках есть некоторые дополнительные подробности.
Оказывается, например, что в монастыре Гранд-Шартрез, куда они ездили на
мулах, монахов не обмануло переодевание Каролины, и они впустили только
одного Бальзака. Немного дальше ее взгляд привлек ручей. "Ах, как бы
хорошо было в нем искупаться!" - воскликнула ока. И вот какими словами она
в своем сочинении заставляет "тень Бальзака" рассказать эту сцену:
"Выбрали самое удобное место. Вас сняли с мула, и вы пробрались через
кустарник к ручью, позлащенному длинными лучами солнца, проникавшего меж
древесных стволов... Я мог наконец помочь вам позабавиться купаньем и сам
принять в нем участие. Mia cara [моя милая (ит.)], вы отказывались войти в
воду, пока я не удалюсь; а вы были так утомлены, купанье могло освежить
вас: седло вашего мула дорогой причиняло вам страдания, как вы сказали. Но
если б я не поклялся отойти подальше, вы отказались бы от купанья, столь
вам необходимого... Воля ваша была непоколебима. Мне пришлось уступить. Не
стану говорить здесь, как я не хотел расставаться с вами и какие дивные
мечты навевало мне воображение в минуты моего отсутствия! Я, по-видимому,
напугал вас. Вы сняли только брюки и присели в быстро текущей воде, под
защитой сюртука, оберегавшего вас от всех взглядов... вы оставались в воде
лишь несколько мгновений. Я обещал отойти далеко, но как сдержать это
обещание? Я поискал (и нашел) окольную тропку. Надеясь застигнуть вас
врасплох, я потихоньку свернул на нее. Но вы опасались моего непослушания,
лишь раза два вы погрузились в воду, и, когда я предстал перед вами, вы
были уже одеты. Я опоздал".
В Турине, прекрасном городе с величественными улицами, странная пара
остановилась в гостинице "Европа". Им отвели лучшее помещение. "Секретарь
Марсель" занимала парадную спальню, где, к удивлению Каролины Марбути,
кровать, отличавшаяся королевской роскошью, возвышалась на подмостках.
Более скромная спальня Бальзака сообщалась с этим покоем, но интимных
посещений меж соседями не было, и Каролина так объясняла это матери:
"Я оговорила себе право на свободу. Нас должна связывать только простая
и чистая дружба. Остальное будет зависеть от прихоти, если мне вздумается.
Я почитаю себя счастливой, что сумела внушить любовь такого рода, которая
редко встречается вообще, а тем более в наше время. Лишь художники могут
понять ее; а кроме них, никто во всей нации и не подозревает, что она
возможна. Достаточно ли свободы у женщины, наделенной художественной
натурой, для того, чтобы искать и встретить такую любовь?
Во мне нет восторженности. Мои взгляды на любовь очень изменились с тех
пор, как я узнала действительность, а также характер, потребности и натуру
выдающихся людей. Любовь вызываешь только в том случае, когда умеешь
подавлять свои чувства и сохранять ясность ума. Как раз это и произошло со
мною в нынешних обстоятельствах. Но буду ли я всегда достаточно владеть
собой? Вот вопрос.
У Бальзака добрая душа, ровный характер и порядочность, присущая
выдающимся людям, но он больше занят будущим и больше поглощен
честолюбием, чем любовью и женщинами. Любовь для него - физическая
потребность. А вне этого вся его жизнь в труде. Всегда ли мне будут
приятны такие условия? А главное - удовлетворят ли они мою жажду любви?
Боюсь, что нет. Но такова жизнь, и надо принимать ее такою, какая она
есть..."
Через шесть лет после этой эскапады, когда Бальзак напечатал в 1842
году "Гренадьеру", он посвятил этот рассказ Каролине. Поэзии путешествия
признательный путешественник. Госпоже Ганской он писал:
"Поэзия путешествия была только поэзией, и ничем иным. Я вам
простодушно расскажу все, что было, а когда вы приедете в Париж, покажу
вам ее - в наказанье. Право, никогда меня не привлекали женщины, подобные
госпоже Ламартин, при виде которых приходят на память стихи из старой
комедии:
Ах, кавалер, будь плут я продувной,
Коль этот длинный нос не сизо-голубой.
Этими стихами я насмешил всю гостиную, когда у меня спросили мое
мнение.
Кстати сказать, cara diva [божественная (ит.)], это близкая подруга
госпожи Карро. С тех пор я не видел ее. Должен признать, что у нее
прелестный ум".
|
|