усадьбы. Кругом был светлый рай: "Не слышно  шума  городского,  не  слышно
голосов людей..." Эта тишина была приятна поэту, - он тогда избегал  людей
"по склонности к одиночеству и по меланхолическому  складу  характера".  А
как же Адель? "Моя жена, - писал Гюго, - ходит пешком по два лье в день  и
заметно полнеет..." Женщина, которая ходит по восемь километров в  день  и
чувствует  себя  прекрасно,  конечно,   совершает   эти   путешествия   по
каким-нибудь сентиментальным причинам. Возможно,  что  эти  благодетельные
прогулки приводили Адель в  маленькую  церковь  деревни  Бьевры,  где  она
встречалась с Сент-Бевом.
   В статье "Интимный роман" Сент-Бев писал:  "Каждая  женщина,  созданная
для любви, способна полюбить второй раз, если первая любовь пришла  к  ней
очень рано. Первая любовь, любовь восемнадцатилетней  девушки,  если  даже
предположить, что чувство это было очень горячим и развивалось  при  самых
благоприятных обстоятельствах, не длится дольше, чем до  двадцати  четырех
лет, а затем наступает  перерыв,  сердце  погружается  в  сон,  в  течение
которого подготовляются новые страсти..." Урок для Адели. Однако  Сент-Бев
продолжал печатать лестные для Гюго статьи, переписывался с ним по  поводу
протеста против правительства, когда оно объявило военное положение,  и  в
конце письма ставил:  "Любящий  вас".  Гюго  же  подписывался:  "Ваш  брат
Виктор". Оба хорошо знали истинную цену этой разменной монеты дружбы.
   В октябре 1832 года супруги опять сменили местожительство. В  июле  они
сняли большую квартиру на третьем этаже дома N_6 на Королевской площади, в
старинном особняке, построенном в 1604 году;  окна  выходили  на  площадь,
одну из красивейших в Париже, вокруг  площади  зелень,  дома  из  розового
кирпича, с мансардами и  высокими  шиферными  кровлями.  Квартирная  плата
оказалась высокой - полторы тысячи франков, но комнаты были  огромные,  и,
когда Гюго, всегда обожавший старинные вещи, обил  стены  красным  штофом,
поставил мебель готического стиля или эпохи Возрождения, украсил эти покои
старинными потрескавшимися вазами и тарелками,  венецианскими  люстрами  и
картинами своих любимых художников, они и впрямь приняли королевский вид.
   На следующий год, летом, супруги Гюго устроили прием, пригласив на него
и друзей и недругов (зачастую сочетавшихся в одном и том  же  лице);  ярко
освещенные гостиные, где в амбразурах  раскрытых  окон  смеялись  красивые
молодые дамы с обнаженными плечами, представляли  восхитительное  зрелище.
Салон на Королевской площади затмил салон Арсенала. Адель Гюго,  гордая  и
эффектная красавица, умела принять лучше, чем добродушная госпожа Нодье, и
блеском своих очей возмещала скудость угощения. Гостям "полагалось жаждать
духовных услад, позабыв о пище телесной". Что поделаешь? У  Гюго  было  на
иждивении девять человек, он тратил пятьсот франков в месяц только на стол
для семьи; кроме того, стараясь облегчить судьбу Эжена, он платил  за  его
содержание, а ведь только своим пером он мог добывать средства  на  жизнь.
Что касается Сент-Бева, то, при всей своей бедности, он, как  только  Гюго
переселился на Королевскую площадь, снял неподалеку  комнату  в  гостинице
"Сен-Поль". Адель могла, не утомляясь, ходить туда пешком.
   Хотя и площадь и апартаменты имели барский вид, они находились в центре
простонародного района. "Мы бедные мастеровые из предместья  Сент-Антуан",
- любил говорить Гюго. Что это? Поза? Может быть, но также и  сознательная
позиция. Изведав бедность, он понимал и жалел тех, кто страдал из-за  нее.
Успех не заглушил в нем совести. В 1828  году  он  опубликовал  "Последний
день приговоренного к смерти", в 1832 году  напечатан  был  рассказ  "Клод
Ге". Та же тема - несправедливая кара. Те же нападки на  законы  общества,
где  царят  богатые  и  власть  имущие.   Воспоминания   о   преследуемых,
встреченных им в детстве, не забывались; он мечтал написать большой  роман
об "отщепенцах", особенно о каком-нибудь преступнике, гонимом  служителями
законов, которого, однако, по справедливости можно оправдать. Уже и  тогда
он обдумывал образ благородного епископа  и  делал  заметки  о  монсеньоре
Мьолисе,  епископе  Диньском,  святом  человеке.  Ему  хотелось  поднимать
социальные вопросы  в  своих  произведениях,  стать  защитником  бедняков.
Странно, что вместе с тем он стремился составить себе состояние  и  крепко
торговался с книгоиздателями при заключении договоров. Но так  ли  уж  это
странно? Ему нужны были деньги, чтобы обеспечить  будущее  четверых  своих
детей. Былая  нищета  научила  его  весьма  тщательно  вести  свои  счета.
Впрочем,  он  все  делал   на   редкость   тщательно.   Антуана   Фонтане,
присутствовавшего при том, как он совершает свой  туалет,  раздражала  его
манера бриться: "Посмотрели бы вы, с какой невероятной медлительностью  он
точит бритву,  потом  четверть  часа  держит  ее  под  мышкой,  чтобы  она
согрелась, потом приступает к омовению розовой водой и  выливает  себе  на
голову целый кувшин..."
   Для литератора кратчайшим путем к богатству был,  как  тогда  полагали,
театр. Пьеса, выдержавшая пятьдесят представлений с кассовым сбором в  две
тысячи франков, "давала" сто тысяч франков, из коих  автору  -  двенадцать
тысяч, да еще пять тысяч он получал при ее напечатании  (пятнадцать  тысяч
франков за три первых  издания  "Эрнани").  "Собор  Парижской  Богоматери"
принес Гюго только четверть этой суммы. С другой стороны, Гюго  знал,  что
театр может и должен оказывать моральное и политическое влияние: "Театр  -
это трибуна. Театр - это кафедра". Любимым сюжетом  драмы  была  для  Гюго
защита от  угнетателей  какого-нибудь  преследуемого,  гонимого  человека.
Сказывались смутные воспоминания детства. А среди всех  причин,  ставивших
человека вне  общества,  самой  несправедливой  Гюго  считал  ту,  которая
проистекает уже из самого факта его рождения (Дидье, герой  пьесы  "Марион