| |
произойти на представлении "Эрнани".
3. ET NE NOS INDUCAS... - И НЕ ВВЕДИ НАС...
Терзали душу тернии желанья...
Сент-Бев
Весь 1829 год Гюго работал с утра до вечера, а иногда с вечера до утра,
- то он писал, то должен был бежать в театр или к издателям, то
обстоятельно изучал старый Париж вокруг Собора Парижской Богоматери или
складывал стихи, прохаживаясь по аллеям Люксембургского сада. Меж тем у
Сент-Бева уже создалась сладостная привычка приходить ежедневно, а то и
два раза в день на улицу Нотр-Дам-де-Шан. Теперь он заставал дома лишь
одну госпожу Гюго. Обычно она сидела в саду возле деревенского мостика, а
рядом, на лужайке, резвились дети. В начале дружбы двух писателей Адель не
играла заметной роли. Новое материнство и кормление грудью маленького
Франсуа-Виктора привели ее, как и многих женщин, находящихся в таком
физиологическом состоянии, к какой-то мечтательности. Сент-Бев долго
держался "самого неопределенного мнения" о госпоже Гюго, но выказывал ей
"изысканное почтение". Беседуя с нею наедине, он заметил, что вдали от
своего знаменитого супруга она понемногу переходит к душевным излияниям. У
Сент-Бева, любившего жить на краю чужого гнезда, была природная склонность
к роли духовника. "Он рожден был для того, чтобы носить сутану, - говорит
Теодор Пави, - и я помню, как он сказал однажды: "В другое время я был бы
монахом и очень хотел бы стать кардиналом..." Но этот аббат колебался
между строгим монастырем траппистов и Телемской обителью. Впрочем, никто
лучше самого Сент-Бева в романе "Сладострастие" не проанализировал эту
сторону его психологии:
"Я любил узнавать интимные привычки, обычаи в семье, мелочи домашнего
уклада; знакомство с жизнью каждого нового дома, в который я попадал,
всегда было для меня приятным открытием; уже на пороге дома я испытывал
некий толчок, мгновенно улавливал обстановку, с увлечением определял
малейшие оттенки взаимоотношения людей. Но вместо того, чтобы направить по
прямому пути свой природный дар и вовремя поставить для него цель, я
пустил его по кривым тропинкам, изощрил его, но обратил в пустое или даже
пагубное искусство и добрую часть своих дней и ночей проводил в том, что,
крадучись, как вор, заглядывал в чужие сады и пытался попасть в гинекеи...
О, эти летние медлительные дни,
Как нескончаемы и как грустны они!
Вот полдень, - глыбою навис он надо мною,
И выдан головой я солнцу, пыли, зною.
Как жду я вечера! И вот уж к трем часам,
Чуть-чуть придя в себя, я отправляюсь к вам.
Супруга вашего нет дома; на лужайке
Резвится детвора, - и я иду к хозяйке.
Прекрасны, как всегда, вы в кресле, и кивком
Вы мне велите сесть; мы наконец вдвоем.
И льется разговор привольный и неспешный.
С вниманьем слушая рассказ мой безутешный
О горькой юности, прошедшей как во сне,
Доверьем платите вы за доверье мне...
Мы говорим о вас и о блаженной доле,
Что вам назначена была по высшей воле:
О малышах, чей смех ваш оглашает дом,
О муже, славою венчанном, обо всем,
Что счастьем вашу жизнь наполнило до края;
Однако же, дары судьбы перечисляя,
Вы завершаете с уныньем свой рассказ,
И скорбь туманит взор прекрасных черных глаз:
"Увы! Сколь взыскана я счастьем! Но не скрою, -
Не знаю почему, является порою
Внезапная тоска! И чем вокруг меня
Щедрей сияние безоблачного дня,
Чем беззаботнее живется мне на свете,
Чем ласковее муж, чем веселее дети,
Чем ветерок нежней, чем слаще запах роз,
Тем горше рвется грудь от подступивших слез!"
[Сент-Бев, "Утешения"]
Почему же она плакала? Потому что все женщины любят поплакать; потому
что приятно бывает, когда тебя жалеют; потому что брак с гениальным
человеком иногда был для нее тягостным; потому что ее знаменитый супруг
был могучим и ненасытным любовником; потому что она уже родила четверых
детей, и она боялась иметь еще новых детей; потому что она чувствовала
себя угнетенной. Сент-Бев не позволял себе ни одного неосторожного слова,
всячески восхвалял Гюго и вместе с тем говорил о своем единении с
прекрасной собеседницей, ибо их сближает "братство скорбящих душ", и
|
|
