овольствия 
их преодолеть. Например, он предлагал сыграть в гольф с одной клюшкой на всех 
участников. В спорте он прибегал к тому же методу, что и в университетских 
занятиях: выявлял самое существенное, направляя на него все свои усилия, и с 
легкостью достигал цели. И именно потому, что он, как казалось, не утруждал 
себя, его можно было принять за дилетанта. Однако считать так было бы огромным 
заблуждением. Он был гораздо более одарен и гораздо серьезнее относился к делу, 

чем простой любитель, даже самый блестящий; но он умел со свойственной ему 
скромностью и каким-то изяществом не показывать, что это стоит ему усилий.

Я не помню, чтобы он вел разговоры о философии, истории или литературе. И я был 

очень удивлен позднее, когда обнаружил, что он читает стихи и, естественно, 
больше всего шотландского поэта Бёрнса. Он никогда об этом не говорил. Даже к 
научным трудам он, казалось, относился несерьезно и лишь небрежно их 
просматривал, но за студенческие годы мы с ним много раз принимали участие в 
разных конкурсах, и я неизбежно оставался на втором месте".

Все, кто учился тогда в Сент-Мэри, помнят двух непобедимых чемпионов - Флеминга 

и Паннета, которые неизменно завоевывали все медали. Александр Флеминг 
отличался 
во всех областях медицины: биологии, анатомии, физиологии, гистологии, 
фармакологии, патологии, терапии. И в то же время в эти годы он всегда готов 
был 
вечером, сидя в семейном кругу, в любую минуту отложить книги и принять участие 

в развлечениях братьев: игре в бридж, или в шашки, или в настольный теннис. У 
него, казалось, никогда не бывало неотложных дел. "Когда он читал какую-нибудь 
книгу по медицине, - рассказывает его брат Роберт, - он быстро ее перелистывал 
и 
ворчал, если, по его мнению, автор ошибался, ворчал он часто".

По свидетельству доктора Кармальта Джонса, который учился в одно время с 
Флемингом, в начале XX века больница Сент-Мэри выглядела весьма неприглядно. 
Больничные палаты "не могли порадовать глаз". Сама медицинская школа была еще 
хуже - грязная, с плохим освещением и нищенским оборудованием. Преподавание, к 
счастью, велось несколько лучше. Лекции профессора анатомии Клейтона Грина 
отличались четкостью, ясностью и часто были весьма занимательны. "Он входил в 
аудиторию, уже сменив пиджак на белый халат, ровно в девять часов. Свою лекцию 
он иллюстрировал чудесными рисунками, которые делал на доске разноцветными 
мелками. После этого мы переходили в анатомичку".

Пройдя определенную теоретическую подготовку, студенты допускались к работе в 
больнице. В отделении неотложной помощи они учились вскрывать нарывы, 
производить зондирование, перевязывать раны и даже удалять зубы, что делалось 
тогда без местной анестезии. Они более или менее ловко справлялись с этими 
обязанностями при помощи практикантов, которые были не намного опытнее их самих.
 
Медицина еще с трудом преодолевала рутину. У профессоров были свои причуды, 
которые для студентов имели силу закона. Один из профессоров, с кем довелось 
работать Флемингу, при пневмонии применял холод - клал на больную сторону 
пузырь 
со льдом. Но он ушел в отпуск, и его заменил врач, который лечил припарками. У 
больного к тому времени началось воспаление второго легкого, таким образом, с 
одной стороны у него лежал пузырь со льдом, с другой - припарки. И все же 
больной выздоровел.

В 1905 году Флеминг в течение месяца принимал роды на дому. Муж роженицы обычно 

приходил за доктором в больницу и маленькими улочками приводил его в свою 
убогую 
квартиру, нередко состоявшую всего лишь из одной комнатушки. Пока мать рожала, 
остальные дети спали под ее кроватью. "К счастью, при родах в девяноста девяти 
случаях из ста лучше всего полагаться на природу. По крайней мере мы так 
считали", - рассказывает Кармальт Джонс.

В тот год, когда юный Алек изучал анатомию и физиологию, кто-то сказал ему, что 

было бы весьма полезно также сдать вступительные экзамены по хирургии. Чтобы 
быть допущенным к испытаниям, требовалось внести пять фунтов. Флеминг, 
естественно, сдал экзамены. Однако хирургом он не стал, отчасти потому, что 
испытывал физическое отвращение к операциям на живом теле, но главным образом 
оттого, что обстоятельства направили его по иному пути. "Будучи истым 
шотландцем, я все время сожалел о напрасно истраченных пяти фунтах, - говорил 
он. - И даже подумывал, не попытаться ли мне сдать выпускные экзамены. 
Патологию 
я знал, но совершенно не знаком был с практической хирургией, и у меня не было 
времени этим заняться. Однако, чтобы держать эти экзамены, требовалось внести 
в