миком, но знал химию гораздо лучше остальных. Флеминг попросил его выделить 
лизоцим. Тот попытался, но безуспешно. Флеминг был этим очень огорчен. "Как 
жаль, - сказал он Ридли, - ведь если бы мы получили это вещество в чистом виде, 

возможно, мы смогли бы поддерживать в организме такую концентрацию лизоцима, 
при 
которой погибали бы некоторые бактерии".

В дальнейшем, как мы увидим, одному биохимику удалось очистить лизоцим и 
получить его в кристаллическом виде.



Флеминг был упорным человеком. Он продолжал изучать действие других препаратов 
на бактерицидное свойство крови in vitro. Он, например, решил изучить действие 
солевого раствора и выяснил, что если концентрация раствора была выше или ниже, 

чем в организме, фагоцитоз понижался.

Каково же будет действие in vivo? Чтобы это выяснить, он сделал кролику 
внутривенное вливание гипертонического солевого раствора. В первый раз он ввел 
слишком насыщенный раствор. У кролика начались судороги, и он в течение 
нескольких секунд, казалось, был в агонии. Через две минуты животному удалось 
оправиться от шока. Флеминг исследовал его кровь и выяснил, что вначале все 
время, пока концентрация соли в крови кролика была выше нормы, раствор 
действовал так, как при опыте in vitro, ослабляя бактерицидные свойства крови. 
Но через два часа, когда концентрация соли упала до нормы, Флеминг, к большому 
своему удивлению, обнаружил, что бактерицидность крови повысилась и не 
уменьшалась в течение нескольких часов.

Найдя в своих опытах такую концентрацию солевого раствора, которая лишь 
незначительно превышала нормальную и не причиняла вреда животному, Флеминг 
испробовал гипертонический раствор на одном из больных. Внутривенное вливание 
привело к повышению бактерицидности крови, не вызвав никаких осложнений.

Он повторял опыт еще на нескольких больных, когда ему разрешали это сделать его 

коллеги-клиницисты. Обычно ему доверяли только безнадежных, да и то очень редко.
 
Один или два врача повторили его эксперименты, получили положительные 
результаты, но на этом и остановились. Флеминг очень ценил свое небольшое 
открытие и всегда сожалел, что им пренебрегали. Он не понимал, почему не 
воспользовались совершенно безвредным и, по всей видимости, более действенным 
способом лечения, чем вакцинотерапия.

Шестая работа Флеминга о лизоциме была написана в 1927 году. В ней говорится об 

одном важном явлении. При выделении микробов, не поддававшихся действию 
лизоцима, Флеминг получил штаммы желтого кокка и фекального стрептококка, в 
восемьдесят раз более устойчивые, чем они были первоначально. Возросла ли 
устойчивость этих микробов не только к лизоциму, но также и к бактерицидному 
действию крови? Опыты дали положительный ответ. Почему же? Как мы видели, 
Флеминг нашел лизоцим в фагоцитах. Раз увеличение сопротивляемости лизоциму 
сопровождается увеличением сопротивляемости фагоцитозу, значит, действие 
фагоцитов объясняется отчасти, как он и думал, наличием в них лизоцима.

В этой работе, как и в своем первом сообщении, Флеминг поставил ряд вопросов. 
Патогенные микроорганизмы - опасные враги человека потому, что они побеждают 
его 
защитные силы. Не был ли лизоцим в доисторические времена могучим оружием, 
которым природа снабдила первобытного человека для защиты против всехмикробов? 
Не являются ли патогенные микроорганизмы потомками микробов, которые, 
сопротивляясь лизоциму, становились все более устойчивыми и в конце концов 
приобрели способность побеждать защитные силы организма? А если это так, нельзя 

ли путем отбора превратить непатогенный микроб в вирулентный? Такова была тема 
шестой работы Флеминга.

Почему же все эти прекрасные работы, открывавшие широкие и новые перспективы, 
вызвали так мало интереса у английских ученых? Было ли это связано с тем, что 
Райт сходил с арены и противники его школы с недоверием относились к работам 
его 
лаборатории? Флеминг честно заявил, что сам виноват в своей неудаче - ему 
следовало познакомить с лизоцимом не врачей, а физиологов, которых этот вопрос 
взволновал бы. И все же равнодушие медиков к его работе, которую он при всей 
своей скромности считал значительной, сделало его еще более замкнутым и 
молчаливым.

Но это равнодушие придало ему силы. В своих выводах он никогда не прислушивался 

к