оцент фагоцитированных микробов, установить, какое количество опсонинов 
содержится в крови больного, и следить, увеличивается ли оно или нет под 
действием лечения.

Теория опсонического индекса, с блестящим красноречием изложенная Райтом, 
выглядела гениальной. Медицина превращалась в точную науку. Так казалось группе 

одаренных молодых врачей и исследователей, привлеченных ослепительным 
сверканием 
ума мэтра и согласившихся вести весьма суровый образ жизни, на который обрекал 
их учитель. Первоначально в эту группу входили: Стюарт Дуглас, перешедший сюда 
из Нетлея, Леонард Нун, Бернард Спилсбери и Джон Фримен. Последний поступил в 
лабораторию в 1903 году. Он обладал оригинальным умом, был блестящим автором 
многих ценных научных трудов и стал одним из любимых учеников Райта, который 
называл его своим "сыном в науке". Фримен до своей женитьбы жил у Райта на 
Лауэр 
Сеймур-стрит, 7. Позднее группа исследователей пополнилась Флемингом (1906 год),
 
Матьюсом, Кармальт Джонсом и Леонардом Кольбруком.

Была ли то просто группа? Скорее они образовали некое братство, подобие 
религиозного ордена. Раз и навсегда было признано, что на них лежит важная 
миссия, что они посвящают всю свою жизнь служению науке и должны быть 
безоговорочно преданы Райту. Что же давало ему в их глазах такой авторитет? Его 

личное обаяние, блеск его ума и его собственное страстное увлечение научно-
исследовательской работой, заставлявшее его порой засиживаться в лаборатории до 

трех-четырех часов ночи, а иногда и до зари. А почему сам он лишал себя всяких 
развлечений, радостей семейной жизни ради того, чтобы подсчитывать черные точки 

в серых пятнах? Из тщеславия? Возможно, отчасти и из-за этого. Он был 
властолюбив и мечтал о славе. Но прежде всего им руководили любознательность и 
страстное желание найти исцеление для человеческих страданий, потому что он был 

человеком сердечным и добрым.

Фримен, рассказывает, что Райт из-за своей работы настолько пренебрегал 
близкими, что его дочь Долли в сочинении на тему "Семейные радости" в 
заключение 
написала: "До чего же бывает приятно, когда в воскресенье папа находит время 
заехать посмотреть, как живет его семья..." Однажды, когда Райт, придя в 
больницу, повесил на крючок свою шляпу, Дуглас увидел, что за ленту заткнута 
белая бумажка. Он вынул ее и прочел: "Папа, вы уже три раза обещали, что 
наполните мои шарики газом, и забываете это сделать. Я кладу два пустых шара во 

внутренний карман вашего пальто; не забудьте на этот раз". Дуглас надул шары и 
привязал их к ленте шляпы. Так Долли Райт получила, наконец, свои шарики.

Восхищение, которое испытывали молодые ученые перед своим учителем, объяснялось 

не одной только их привязанностью к нему и преданностью. Многие прославленные 
люди, никак не связанные с работой его отделения, разделяли это чувство. Часто 
около полуночи в примыкавшей к лаборатории комнате подавался чай; сюда, чтобы 
послушать Райта, собирались со всего Лондона и из разных стран знаменитые 
посетители: такие выдающиеся биологи, как Эрлих и Мечников; прославленные 
медики 
с Харлей-стрит; такие политические деятели, как Артур Бальфур и Джон Бернс, 
такие драматурги, как Бернард Шоу и Гранвиль Баркер.

На приемах у своего большого друга, знаменитой леди Хорнер, Райт познакомился 
со 
многими членами правительства и, в частности, с лордом Холдейном, в то время 
военным министром, благодаря которому он стал сэром Алмротом Райтом. Фримен 
помнит содержание письма, в котором его патрону сообщалось о присвоении ему 
дворянского титула. По его словам, оно гласило примерно следующее: "Дорогой 
Райт, мы должны добиться, чтобы ваша прививка против брюшного тифа стала 
обязательной в армии, но я не в силах убедить в этом начальника Медицинской 
службы. Вот почему мне необходимо превратить вас в важное официальное лицо. 
Первый шаг к этому - дать вам титул баронета. Вы будете возражать, но это 
необходимо. Холдейн". Райт сперва хотел было отказаться от титула и с 
отвращением говорил: "Они это напишут даже на моей могиле". Но в глубине души 
он 
был польщен.

Как-то вечером, за чаем, в присутствии Бернарда Шоу в лаборатории зашел 
разговор 
о том, чтобы принять нового больного. Фримен заявил:

- Мы и так уже перегружены.