лочность, низменный эгоизм, бесчестные мысли и поступки".

Элен Бёкли описывает, как Флеминг руководил Институтом. "Собеседник садился 
рядом с ним, и Флеминг с сигаретой в углу рта бросал: "Давайте!" Он с большим 
вниманием выслушивал все, что ему говорили, продолжая свою собственную работу. 
Потом к нему с другой стороны подсаживался еще кто-нибудь и излагал свой вопрос.
 
Он мог успешно заниматься одновременно двумя-тремя делами и, поразмыслив, давал 

каждому дельный ответ".

Доктор Боб Мэй пишет: "С ним можно было безбоязненно обсуждать личные дела. Мы 
знали, что он нас доброжелательно выслушает и по мере своих возможностей 
поможет". Он настоял, чтобы в комитет ввели ученого, у которого недавно был 
припадок нервной депрессии. "Это ему поможет восстановить душевное равновесие, 
вернет уверенность в себе; он увидит, что люди верят в него и он еще нужный 
человек". Но такие поступки он стыдливо скрывал от всех, а из застенчивости 
бывал подчеркнуто холоден, сдержан, резок.

Ему доставляло странное удовольствие выставлять себя в искаженном свете; этим 
отчасти и объясняется, почему его так плохо знали все, кроме его сотрудников. 
Легенда, которая создавалась о нем, его забавляла. Все измышления, появлявшиеся 

о нем в газетах, также аккуратно вырезались, сохранялись, словно они были 
правильными. По распоряжению Флеминга его секретарь и доктор Хьюг должны были 
все время пополнять папку под названием "Миф о Флеминге". И сам усерднее других 

он пересказывал все эти выдуманные истории и следил, чтобы они не забывались.

Он был убежден в плодотворности свободных поисков и исследований и отстаивал 
это 
в Институте. "Исследователь должен быть свободен идти в том направлении, 
которое 
указывает ему новое открытие... Каждому исследователю нужно иметь какое-то 
свободное время, чтобы осуществить свои замыслы, никого в них не посвящая 
(разве 
что он сам того пожелает). В эти свободные часы могут быть сделаны открытия 
первостепенной важности". Он с иронией рассказывал историю небольшой химической 

фабрики, которая наконец-то решилась обзавестись настоящим исследователем. Он 
приступил к работе в понедельник утром. Ему оборудовали лабораторию в помещении,
 
отделенном от директорского кабинета стеклянной перегородкой. Все утро 
руководители фабрики с любопытством наблюдали за работой ученого в белом халате.
 
В полдень, не выдержав, они вошли к нему и спросили: "Ну как, сделали вы какое-
нибудь открытие?"

"Эта жажда немедленно добиться результатов свойственна людям, - говорил Флеминг,
 
- но она приносит только вред. Действительную пользу может принести лишь 
длительная исследовательская работа. Бывает, что лаборатория не дает ничего 
практически применимого в течение нескольких лет, и вдруг неожиданно ученые 
делают какое-то открытие - возможно, совсем не то, на которое надеялись, но 
которое на сто лет окупит расходы на лабораторию". Он приводил в пример Пастера.
 
"Люди говорили: "Почему подняли такой шум из-за небольшой асимметрии 
кристалликов? К чему все это?" Можно ответить словами Франклина: "К чему 
новорожденный ребенок?"



Флеминг снова побывал во Франции в ноябре 1946 года, когда отмечали 
пятидесятилетие со дня смерти Пастера. Все ученые, приглашенные на это 
торжество, приехали в Доль специальным поездом. "В поезде, - вспоминает доктор 
ван Хейнинген, - к нам подошла группа французских студентов. Они сказали, что 
будут нам служить переводчиками и гидами. Они буквально преклоняли колени перед 

Флемингом и говорили о нем как об одном из величайших ученых всех времен. "Боже 

мой! - подумал я, - как неловко, должно быть, бедняге Флему. Тем более, что 
рядом с ним сидит коллега. Нелегкое испытание, посмотрим, как он из него 
выпутается..." И вот, представьте себе, он замечательно вышел из щекотливого 
положения, и я считаю, что по одному этому можно судить о человеке. Он держал 
себя без всякой напыщенности, оставаясь самим собой, говорил с ними живым и 
образным языком, каким умел порой говорить". Он рассказал этим молодым людям о 
работе, которую вел в тот момент и которая его интересовала гораздо больше, чем 

прошлые его открытия. Флемингу приятна была известность, которой он пользовался,
 
н