Ради бога, не надо! - сказал он. - Лучше сыграем партию в бильярд.

- Как, разве здесь есть бильярд?

- Нет, конечно, нет! - воскликнул Флеминг. - Пойдемте в клуб.

Он считал, что существует один только клуб - клуб художников в Челси, и мы 
поехали на своих машинах на Олд Черч-стрит. Это происходило вскоре после 
окончания войны, и к вечеру еще не переодевались. Появление Флеминга в этот 
поздний час во фраке, белом галстуке, с лентой Почетного легиона на шее и 
множеством орденов на груди произвело сильное впечатление. Но это не помешало 
нам сыграть партию в бильярд, и мы ушли только в два или три часа ночи".

Флеминг по-прежнему любил бывать в этом клубе, ему нравился большой светло-
зеленый зал, где стояли два бильярдных стола, его привлекали непринужденные 
манеры художников и скульпторов. Он заходил сюда каждый вечер, часов в шесть, с 

наслаждением окунался в знакомую обстановку, играл партию в бильярд, придумывая 

(как он это делал во всех играх) какие-то необычные удары. Иногда он из 
любезности позировал кому-нибудь из художников, но никогда не хвалил свой 
портрет: это противоречило бы неписаным законам Lowlanders. Члены клуба были 
потрясены, что их молчаливый одноклубник стал великим человеком. Когда на него 
обрушились почести, многие поздравляли его.

- Это ничего не значит, - говорил он и переводил разговор на другую тему.



Нобелевская премия, присужденная Флемингу, сразу разрешила вопрос, стоявший 
столько лет в Сэнт-Мэри, о преемнике Райта. Флеминг стал принципалом Института 
(так теперь назывался директор). Райт ушел в отставку в 1946 году. Но еще до 
этого, во время одной из поездок Флеминга за границу, Старик поставил во главе 
всех отделов назначенных им руководителей. Таким образом у Флеминга не 
оказалось 
своей группы. Если он и страдал от этого последнего диктаторского поступка 
своего старого учителя, то никогда на это не жаловался.

- Так уж создан мир, - говорил он.

Он предпочитал работать в общей лаборатории. Здесь он мог сразу же показать 
соседу какую-нибудь странную культуру. "Взгляните-ка... Я скажу вам, на что 
следует обратить внимание". С большим трудом удалось его убедить, что, как 
руководитель Института, он должен работать в отдельной комнате, где он сможет 
вести важные конфиденциальные беседы. "Теперь, сэр Александр, - сказал ему 
Крекстон, - вы глава Института, и вам необходима своя собственная лаборатория". 

Флеминг вынужден был согласиться, но упорно отказывался оборудовать свою 
комнату 
под кабинет. "Нет, - возражал он, - моя жизнь - в лаборатории".

Для тех, кто вел исследовательскую работу, он был великолепным руководителем. 
Чем бы он ни был занят, стоило одному из коллег постучаться к нему - а дверь 
его 
комнаты всегда была широко открыта, - он отвечал: "Да! Войдите!" - и тут же 
выслушивал рассказ о каких-нибудь затруднениях или о новом открытии. Он обладал 

ценнейшим качеством: умел мгновенно переключать свои мысли от того, что его 
занимало, на что-то другое и сразу уловить самую сущность представленной ему 
проблемы. Он в двух-трех словах разъяснял ее, указывал направление дальнейших 
исследований и снова склонялся над своим микроскопом. Проходило несколько минут,
 
и в лабораторию стучался другой молодой ученый, и опять его встречали с таким 
же 
вниманием. Иногда, дав совет, Флеминг говорил: "Вы мне изложили своизатруднения,
 
а теперь скажите, что вы думаете об этом?" И показывал то, что его 
заинтересовало. У его коллег, как старшего поколения, так и начинающих, не было 

ощущения, что они работают подего руководством; они работали вместес ним, и его 

опыт помогал им находить правильные решения. Доктор Огилви рассказывает, как 
однажды сэр Александр взял его с собой на фабрику своего брата Роберта Флеминга,
 
чтобы сделать прививку двумстам рабочим, больным инфлуэнцей. "И хотя я был 
всего 
только молодым ассистентом, - вспоминает Огилви, - он настоял на том, что 
половину работы - стерилизацию шприцев, инъекции - выполнит он".

Флеминг редко кого-нибудь хвалил. "Думаю, что это неплохо" - вот самый большой 
к