|
хотелось бы, и не настолько беден, чтобы быть любимым так, как хотелось бы
вам. И поэтому давайте забудем оба: вы - имя, которое вам было, должно
быть, почти безразлично я - счастье, которой мне больше недоступно.
Бесполезно рассказывать вам, как мне грустно, потому что вы и сами знаете,
как я вас люблю. Итак, прощайте. Вы слишком благородны, чтобы не понять
причин, побудивших меня написать вам это письмо, и слишком умны, чтобы не
простить меня. С тысячью лучших воспоминаний.
А.Д.
30 августа. Полночь".
Когда художник расстается с любимой женщиной, любовь начинает новую
жизнь в его воображении. Исчезнувшая Мари постоянно занимала мысли Аде.
Глава четвертая
ПУТЕШЕСТВИЕ ОТНЮДЬ НЕ СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ
После разрыва отца с Идой Ферье и сына с Мари Дюплесси оба Дюма
съехались. Оба вели жизнь беспорядочную и ни в чем не стесняли друг друга.
Сын стал любовником актрисы Водевиля Анаис Льевенн. Во время ужина,
который она давала у "Братьев-провансальцев", и была спровоцирована ссора,
которая кончилась дуэлью (приобретшей потом скандальную известность) между
талантливым журналистом Дюжарье, заведующим отделом романов-фельетонов в
"Пресс", и профессиональным бретером Роземоном де Бовалоном, предательски
убившим своего противника, как говорили тогда, по приказу и за деньги
соперничавших изданий. В борьбе за подписчиков газеты теперь не гнушались
даже убийствами.
Сначала Бовалон был оправдан, но решением кассационного суда его дело
передали руанскому суду, который приговорил его к восьми годам заключения.
Оба Дюма, вызванные на суд в качестве свидетелей, приехали в Руан со
своими любовницами, за что общественное мнение сурово осудило их.
В письме Нестора Рокплана его брату Камиллу мы читаем:
"Что до Дюма (отца), то он выставил себя на посмешище своим ответом
председателю суда. "Ваша профессия?" - спросили его. "Я сказал бы,
драматург, если б не жил на родине Корнеля". Гиацинт, мой актер,
спародировал эту плоскую остроту. Когда его, как сержанта национальной
гвардии, вызвали приносить присягу, он должен был объявить о роде своих
занятий. И он ответил: "Я сказал бы, драматический актер, если б тут не
было Брондо из Комеди Франсез".
На этом процессе Дюма, который хотел выказать себя знатоком в вопросах
чести, человеком рафинированным и завзятым бретером, навсегда
скомпрометировал само понятие "джентльмен", настолько он им злоупотреблял.
На премьере его пьесы "Дочь регента" первого же актера, который произнес
слово "джентльмен", ошикали и освистали... Во время руанского процесса
отец и сын Дюма и их дамы вели общее хозяйство..."
Дюма-сын, должно быть, страдал от столь широкой гласности.
В 1846 году отец и сын с радостью ухватились за возможность уехать из
Парижа. Они вместе совершили большое путешествие по Испании и Алжиру.
Почему по Алжиру? Потому что граф Сальванди, министр просвещения, посетив
эту прекрасную страну, заметил: "Как жаль, что об Алжире так мало знают!
Но как его популяризировать?" Его спутник, писатель Ксавье Мармье,
ответил: "А знаете, господин министр, что я сделал бы, будь я на вашем
месте? Я постарался бы каким-нибудь образом устроить так, чтобы Дюма
проделал то же путешествие, что и мы, и написал об этом два-три тома
путевых записок... Их прочтут три миллиона человек, а пятьдесят -
шестьдесят тысяч из них, возможно, всерьез заинтересуются Алжиром".
- Дельная мысль, - согласился министр. - Я об этом подумаю.
По возвращении в Париж Нарцисс де Сальванди, который и сам был
литератором (он принял, правда, без особого энтузиазма, Виктора Гюго во
Французскую академию), пригласил Дюма на обед.
- Мой дорогой поэт, - сказал он, - вы должны оказать нам услугу.
- Поэт может оказать услугу министру! С удовольствием, хотя бы в честь
столь редкой просьбы. О чем идет речь?
Сальванди рассказал о своем проекте и предложил десять тысяч франков на
путевые расходы. Дюма величественно ответил:
- Я добавлю сорок тысяч из своего кармана и совершу это путешествие.
И так как министр был удивлен непомерностью суммы, то Дюма объявил, что
берет с собой (за свой счет) своего сына Александра, соавтора Огюста Маке
и художника Луи Буланже. Он просит только, чтобы в его распоряжение
предоставили военный корабль, на котором он мог бы совершать прогулки
вдоль берегов Алжира.
- Вот как! - сказал министр. - Но вы хотите, чтоб мы оказали вам такие
почести, какие обычно оказывают только принцам крови.
- А как же иначе? Если для меня сделают лишь то, что и так доступно
каждому, не стоило меня беспокоить. Я и сам могу написать в дирекцию
пассажирского пароходства и попросить оставить для меня каюту.
- Пусть будет по-вашему, вы получите ваш военный корабль. Когда вы
|
|