Он взял с собой в  Бельгию  свою  дочь  Мари  (двадцати  одного  года),
намереваясь сделать ее поверенной в своих любовных связях, бесчисленных  и
одновременных. Когда он инкогнито наезжал в Париж, то в  промежутке  между
двумя  поездами  писал  дочери  в  Брюссель,  возлагая  на  нее   странные
поручения:

  Дюма-отец - Мари Дюма:
  "Я возвращаюсь с  г-жой  Гиди.  Если  портрет  Изабеллы  снова  в  моей
комнате, прикажи его убрать".

  Правда, он говорил ей и другое: "Я люблю тебя больше  всего  на  свете,
больше самой  любви".  Но  девушка  очень  плохо  относилась  к  отцовским
фавориткам и, притворяясь неловкой,  ухитрялась  вызывать  целые  сражения
между дамами. Это было нетрудно. Анне Бауэр  Мари  говорила,  что  отец  у
госпожи Гиди  госпоже Гиди - что в Париже, в отеле Лувуа,  Дюма  один   на
самом деле там жила с ним больная  Изабелла  Констан.  Нередко  Мари  Дюма
совершала ошибки умышленно. Отсюда вспышки ярости у отца, столь же бурные,
сколь мимолетные. Впрочем, примирение наступало очень быстро.

  Дюма-отец - своей дочери Мари:
  "Дорогая моя, любимая! С первого дня, что я здесь,  я  был  сиделкой  и
работником  обе эти обязанности  я  выполнял  так  добросовестно,  что  не
находил времени написать тебе, не желая делать это второпях и кратко.
  Я уехал от тебя, родная, в немного расстроенных  чувствах...  Несколько
дней кряду у меня не  клеилась  работа,  и  я  не  представлял  себе,  где
раздобыть денег. Но все обернулось к лучшему  и я даже надеюсь, что  смогу
завтра выслать вам тысячу франков и столько же привезти с собой, не сказав
никому ни слова об этом. Из тех денег,  что  я  пошлю  тебе  завтра,  надо
немного дать столяру и слесарю (столяру - чтобы иметь право  заказать  ему
шкаф для маленькой зеркальной гостиной   слесарю  -  чтобы  взять  у  него
железную кровать такой ширины, как матрац, который находится в сарае)...
  Я надеюсь возвратиться в ночь с субботы на воскресенье. Наши дела  идут
чудесно.  С  г-жой  Дюма  и  г-жой  Ферран  покончено.  Теперь  мы   можем
рассчитывать на соглашение. У нас будут деньги, может быть, много денег, и
тогда мое дорогое дитя в первую очередь получит все, что только пожелает.
  Тебе привезут мое пальто -  не  удивляйся!  Дело  в  том,  что  сегодня
вечером я сделал вид, будто уезжаю, и Изабелла (она  не  выходит)  послала
мне вдогонку пальто, которое я забыл у нее. Его передали одному  человеку,
который отправлялся в тот вечер, и человек этот (он тщетно искал  меня  по
всем вагонам) вручит тебе сей предмет..."

  В Париже  связи  налаживал  Дюма-сын,  возвратившийся  из  собственного
"сентиментального путешествия".

  Дюма-отец - Дюма-сыну:
  "Изабелла благодарит тебя миллион раз  она говорит, что ты  был  с  нею
очень мил. Она мне действительно необходима -  иногда.  Я  не  хочу  здесь
ничем обзаводиться... Завтра я въезжаю в дом. Он обставлен - и не  единого
су долга. Все квитанции на твое имя. Равно как и договор..."

  Когда отец наезжал в Париж, они обедали  у  принца  Наполеона  (который
слегка фрондировал против своего  кузена-императора)  в  обществе  Рашели,
Биксио и Мориса Санда. Однажды вечером они отправились все вместе в  Одеон
смотреть пьесу их марсельского друга Мери "Дон Гусман Отважный". Спектакль
успеха не имел, и в антракте Александр спросил: "Мы дождемся  похорон?"  -
что  привело  в  восторг  Александра  Первого,  который  всегда   гордился
остротами своего мальчика.
  Он писал Мари: "Александр - голодранец, вечно без гроша в кармане",  но
был счастлив, что может воспользоваться помощью сына - этого  надежного  и
ловкого друга, чтобы избавиться от прежней фаворитки  Беатрисы  Пьерсон  и
освободить место для Изабеллы.

  Дюма-отец - Дюма-сыну:
  "М-ль Пьерсон не будет играть в "Асканио"... Само собой разумеется, что
я не хочу давать  ролей  людям,  которые  довели  меня  до  банкротства...
Изабелла будет играть Коломб - эта роль словно создана для нее. Если ее не
хотят ангажировать на год, пусть ангажируют на одну роль  мне  это  больше
по душе. Пятнадцать франков в день ей не повредят. Прошу  тебя  ничего  не
менять в условиях, а также уговорить Мериса, чтобы он  поставил  на  афише
только свое имя. Пусть получит мою долю гонорара вместе со своей и  отдаст
деньги прямо тебе, без расписки..."

  Отказываясь подписать пьесы и получая  гонорар  тайком  из  рук  своего
соавтора Поля Мериса, Дюма избегал необходимости делиться  с  кредиторами.
Все имеет свои границы, даже честность.

  Дюма-отец, - Дюма-сыну:
  "Дорогой мой мальчик, Изабелла с каждым  днем  все  больше  восхищается
тобою. При сем прилагаю письмо для г-жи Порше. Можно поручить  ей  продать
билеты на "Асканио" при условии,  что  все  деньги  сверх  тысячи  двухсот