(на 
костюмированных балах она любила переодеваться королевой Трианона), но, так как 

мадам 
Шарпантье была невысокого роста, они ядовито уточняли, что она похожа на Марию-
Антуанетту, 
"укороченную снизу".
       На самом деле у них было немало причин завидовать этой выдающейся 
женщине. Ее ярко 
выраженная индивидуальность, ум, культура - кстати сказать, мадам Шарпантье 
принимала 
самое непосредственное участие в делах издательства и, несомненно, на них 
влияла, - обаяние, 
благовоспитанность, такт, а также ее терпимость, а может, кто знает, и 
равнодушие к чужим 
мнениям и страстям тех, кто бывал у нее в доме, позволили ей придать 
необычайный 
блеск и 
особый характер своему салону: она принимала в нем и далее стремилась привлечь 
в 
него людей 
самого разного круга, происхождения и убеждений, лишь бы они были знамениты или 

талантливы.
       Несостоявшееся художественное призвание Жоржа Шарпантье, горячий интерес,
 
который 
этот добродушный человек питал к живописцам, удовольствие, доставленное ему 
"Рыбаком с 
удочкой", открыли Ренуару двери салона Шарпантье. Он появился там, робея и 
пытаясь прикрыть 
свою светскую неопытность нарочито неловкими выходками, которые обезоруживали 
именно 
потому, что, стараясь казаться грубым, он неумело переигрывал 1. Супруги 
Шарпантье делали все, 
чтобы он чувствовал себя у них так же свободно, как многие из его знакомых и 
друзей, которых он 
здесь встретил. Это были Дега, Мане, который переходил из гостиной в японскую 
курительную 
комнату, непринужденно поддерживая светскую беседу и ухаживая за хорошенькими 
женщинами, 
в частности за Изабеллой Лемонье, младшей сестрой хозяйки дома; Де Ниттис, 
критик "Ле 
Раппель" Эрнест д'Эрвилли, также поддерживавший импрессионистов во время 
распродажи в 
отеле Друо, и Эмиль Золя, который наконец добился успеха своим романом 
"Преступление аббата 
Муре", - честолюбие, жажда победы, боевой задор и тайно обуревавший его суровый 

пламень 
чувствовались в каждом слове писателя, в каждом жесте. "Казалось, он всегда 
спорит со своим 
собеседником", - отмечал Жорж Ривьер.
           1 Внучатый племянник мадам Шарпантье, Мишель Робида, посвятивший 
интересные работы 
истории своей семьи, справедливо обратил внимание на странный, полушутовской 
тон 
писем Ренуара 
супругам Шарпантье. Вот один из примеров. "Дорогой друг, - писал он однажды 
Жоржу Шарпантье, - 
дозвольте Вас спросить, не представится ли возможности до конца месяца получить 

три сотни франков, 
если это, конечно, возможно, в чем я, конечно, прошу извинения, и это в 
последний раз, и отныне я буду 
писать самые банальные и дурацкие письма и ни о чем не просить, потому что Вы 
мне больше ничего не 
должны, кроме уважения, ибо я старше Вас. Не посылаю Вам счета, ибо не имею 
его..."
       
       Но как раньше в кафе Гербуа, а теперь в "Новых Афинах", Ренуар и в этом 
салоне 
держался чуть-чуть в стороне, довольствуясь тем, что наблюдал, следя своим 
настороженным 
птичьим взглядом за гостями Шарпантье. Вот Флобер, который своим густым голосом 

отпускает 
"чудо-о-вищные" шуточки. "Он похож, - говорил о нем Дега, - на полковника в 
отставке, 
который занялся продажей вин". Вот поэт Теодор де Банвиль, вот Жюль Ферри и