лесном пейзаже чувствуется сырость. А у Диаса пейзажи часто пахнут грибами, 
прелым листом и 
мхом".
       Хотя большая часть его картин овеяна грустью, Диас - в юности он тоже 
работал на 
фабрике фарфора - тяготел к известной броскости мазка 1. Посмотрев на пейзаж, 
начатый 
Ренуаром, Диас сказал: "Нарисовано недурно, но какого черта вы пишете таким 
черным цветом?"
           1 По словам самого Ренуара, живопись Диаза, ставшая потом очень 
темной, в ту пору "сверкала, как 
драгоценные камни".
       
       Бывший ученик Глейра, казалось, только и ждал этого замечания старшего 
собрата, чтобы 
отказаться от темной живописи. Позже, по возвращении в Париж, он уничтожил свою 

"Эсмеральду". А пока что он, не откладывая дела в долгий ящик, начал новый 
пейзаж; в светлых 
тонах, пытаясь воссоздать на полотне деревья и отбрасываемые ими тени в том 
цвете, какой он 
видел. Сознавал ли Ренуар, что, поступая так, он порывает с одним из основных 
правил 
академического искусства, согласно которому предметы должны представать на 
холсте в своем 
локальном цвете, то есть в том, который им присущ вообще и видоизменяется лишь 
под влиянием 
светотени перспективы, но отнюдь не такими, какими их видит глаз в их кажущемся 

цвете, 
меняющемся от игры света и его рефлексов? Ренуар, несомненно, не задумывался 
над 
этим. Но 
когда, вернувшись в трактир, он показал свою картину Сислею, тот растерянно 
воскликнул: "Ты 
сошел с ума! Что за мысль писать деревья синими, а землю лиловой?"
       Наверное, Глейр и Синьоль были правы, считая Ренуара непокорным. Бывает 
неповиновение, которое хуже бунта, это случается, когда ослушниками выступают 
люди, 
настолько внутренне свободные, что они едва замечают существование каких-то 
правил и 
условностей и в невинности душевной пренебрегают ими или отбрасывают их. Ренуар 

ни в чем не 
был уверен и пробовал все. Этим и объяснялись причудливые зигзаги в его работе. 

Но то, что 
можно было принять за неустойчивость, на самом деле выражало его полную 
внутреннюю 
независимость в тревожных поисках путей, которые бы его удовлетворили. Для него 

не 
существовало абсолютных истин, он не собирался превращать в догму ни пленэр, ни 

яркие краски, 
ни вообще вменять себе в обязательное правило какую бы то ни было эстетическую 
систему.
       Его произведения свидетельствовали о многообразии его поисков и о 
различных влияниях, 
каким он поддавался. Приехавшая на отдых чета Ланко заказала ему портрет внучки,
 
Ромен. В 
этом портрете чувствуется влияние Коро 1. Но еще больше ощущается в портрете, 
как нравится 
молодому художнику писать ребенка со смышлеными живыми глазами.
       То, что Ренуару заказали этот портрет, было для него, несомненно, 
большой 
удачей. 
Сбережения его иссякли, жить было почти не на что. Он старался по возможности 
извлечь деньги 
из своего таланта: раскрашивал лубочные картинки, расписывал, когда 
представлялся случай, 
тарелки для торговцев с улицы Паради-Пуассоньер 2, а иногда вновь "брался за 
шторы". Чтобы 
сократить расходы, он решил было сам растирать себе краски, но у него это плохо 

получалось. Он 
сетовал, что теперь, по сути дела, никто уже не обучает, как обучали в старину 
мастера своих 
учеников, ремеслу живописца. А между тем секреты ремесла казались Ренуару куда