крикнул он и, поспешно задув огонь лампы, вытолкнул Винсента, чуть не 
потерявшего 
сознание от боли, "во мрак и холод".
     Толкнул в объятия его судьбы.
     В волны бурного моря.
     
II. "СКОРБЬ"
     
    Величие не дается само собой - его надо добиваться.
    Из письма Винсента к брату Тео, осень 1882 года
     
     Слово "отчаяние недостаточно выразительно для того, чтобы описать 
состояние, в 
котором находился Винсент после возвращения в Эттен. Как он впоследствии сам 
говорил, 
душа его пылала, словно "раскаленная добела сталь". Удар, полученный в 
Амстердаме, сразил 
его насмерть. Убитый горем, он понимал, что поражение окончательно и 
непоправимо. 
Рожденные беспредельным отчаянием, то и дело приходили на ум слова, 
произнесенные 
Христом перед тем, как он испустил дух: "Или, Или! лама савахфани?" "Боже Мой, 
Боже Мой! 
для чего Ты меня оставил?"
     "Неужели и впрямь нет на свете Бога?" - рыдая, восклицал Винсент.
     Ему казалось, будто его придавила холодная могильная плита. Он сознавал 
всю 
непоправимость потери. Ему никогда не стать таким, как все, - этот путь закрыт 
для него 
навсегда. Ему отказано в том, что доступно каждому. Любовь его убили, и никакая 

другая не 
придет ей на смену, никакая другая не заполнит оставленную ею "зияющую пустоту".
 
Он 
обречен. Обречен навсегда. Обречен от рождения. И он знает все это, но слишком 
щедра его 
душа, чтобы он мог озлобиться. И еще: хоть он и не хочет в этом признаваться, 
но 
его 
по-прежнему сжигает неутолимая страсть - вот почему он не поддается и должен 
сражаться до 
конца, отстаивая свою "любовь вопреки всему". Эту любовь, отвергнутую людьми, 
он 
вложит в 
свое искусство, и искусство возвестит ее негасимую силу. Извечному роковому 
"нет" он 
противопоставит извечное "да" своей веры. Ибо вера его не только не угаснет, не 

выродится в 
цинизм и иронию, а, напротив, станет еще горячее, запылает с еще большей 
истовостью. И, 
один на один с равнодушным ликом Судьбы, он и впредь - до последнего вздоха - 
будет 
повторять восторженные слова любви. С поистине нечеловеческой решимостью, 
закованный в 
броню своей воли и словно позабыв обо всем на свете, Винсент с удесятеренной 
энергией 
принялся за работу.
     Кое-какие слухи о его амстердамском приключении дошли до Эттена, и в 
поселке начали 
судачить. Бездельником и развратником обзывали здесь этого неказистого, 
угрюмого 
увальня, 
плутавшего по окрестностям с рисовальной папкой под мышкой, этого чудака, 
неспособного 
прокормить даже самого себя и к тому же еще вознамерившегося посвататься к 
несчастной 
вдове, у которой, слава богу, хватило ума отказать ему. С отцом он ссорился 
теперь 
непрерывно. Как бесконечно далеки те времена, когда отец был блистательным 
примером для 
законопослушного Винсента. Своего отца, обвинившего его в безнравственности за 
то, что он 
влюбился в кузину, читал Гюго и Мишле и перестал ходить в церковь, отца, 
который 
объявил 
его никчемным, конченым человеком, он теперь увидел наконец в его истинном 
облике, с его 
убогим душевным мирком, избитыми мыслями, приверженностью к пустым условностям.