"С тех пор как я вернулся в Голландию, мне кое в чем везло, не только с 
рисунками". Он много 
рисовал: землекопов, сеятелей, сделал семь крупных этюдов старых подстриженных 
ив, 
нарисовал молодого крестьянина с серпом, выполнял "Упражнения углем" по Карлу 
Роберту, 
пробовал писать темперой и спокойно, с той же неуклонной методичностью 
продвигаясь 
вперед, спрашивал себя, не пора ли ему уже писать маслом. С нетерпением ждал он 

новой 
встречи с Мауве, будь то в Эттене или в Гааге, чтобы получить от него решающий 
совет на этот 
счет. "Когда Мауве будет здесь, я все время буду с ним", - говорил он, 
восторженно ожидая 
предстоящей встречи.
     Винсент беспрестанно писал Кее. "Она, и никакая другая!" - повторял он. В 
своих 
письмах к Тео он рассказывал о любимой.
     Винсент писал также Ван Раппарду, которому не рассказывал о Кее, - с ним 
он 
обсуждал 
совсем иные вопросы. Ван Раппард заметил по поводу одного из его сеятелей, что 
это не 
"человек, который сеет, а человек, который изображает сеятеля". Винсент всегда 
был готов 
выслушать и серьезно вдуматься в любое критическое замечание. И он согласился, 
что это 
"весьма справедливое" наблюдение. "Сказать по правде, я рассматриваю этюды, над 

которыми 
сейчас работаю, как этюды с модели... Только через год или два я смогу написать 

сеятеля, 
который и впрямь будет сеять".
     Зато Ван Раппард, видимо, не был склонен принимать критику столь же 
спокойно. Когда 
он объявил Винсенту о своем намерении возвратиться в Брюссельскую академию, 
чтобы 
заняться там рисованием с обнаженной модели, тот воскликнул: "Раппард, не надо 
никуда 
ехать!" Но Раппард стоял на своем, и Винсент гневно обрушился на академиков, 
"этих 
фарисеев от искусства", после чего оскорбленный Ван Раппард оставил его письмо 
без ответа. 
Но Винсент снова взялся за перо и начал пылко поучать своего друга, что нужно 
любить "Даму 
Природу и Даму Жизнь", и никого больше. "Они требуют - ни больше ни меньше, - 
чтобы 
Вы отдали им Ваше сердце, душу и ум... и еще всю любовь, на которую Вы 
способны; 
зато 
потом... потом, они сами Вам отдаются. И хотя обе дамы простодушны, как голубки,
 
они в то 
же время мудры, как змеи, и превосходно умеют отличить человека искреннего от 
неискреннего".
     Решившись, наконец, ответить на это письмо, Ван Раппард назвал Винсента 
фанатиком. 
"Что ж, - возразил Винсент, - если Вы так полагаете, пусть так и будет... Я не 
стыжусь своих 
чувств, не смущаюсь того, что я человек со своими принципами и убеждениями....
Но 
куда, 
спросите Вы, хочу я вести людей, куда я сам стремлюсь? В открытое море. И какую 

доктрину я 
проповедую? Люди, всей душой посвятим себя нашему делу, всем сердцем отдадимся 
работе и 
будем любить то, что мы любим... Когда Вы взаправду окунетесь в жизнь, 
окунетесь 
с головой, 
не оставив себе никакой лазейки (а раз окунувшись, Вы уже оттуда не выберетесь),
 
Вы сами 
заговорите моими же словами с теми, кто по-прежнему цепляется за академию... Не 

ждите 
пощады: кто хочет достичь самых глубин, должен пройти через полосу мук и 
острейшей