выражает "выхватывает", открывает, высвобождает и проясняет художник. Картина 
Мауве, 
Мариса или Исраельса говорит больше и яснее самой природы". Природа - это хаос, 

щедрая 
пестрота. Она таит в себе ответы на все вопросы, но эти ответы настолько 
перегружены 
оговорками и так изощренно запутаны, что никто не может их разобрать. Труд 
художника 
состоит в том, чтобы выделить в этом хаосе первооснову, на которой он 
произрастает: 
стараться отыскать смысл мира, сорвать с этого мира покров мнимой абсурдности. 
Искусство 
- это погоня за бесконечным, тайна, магия. Служение искусству, так же как 
служение религии, 
относится к области метафизики. Так рассуждал Винсент Ван Гог. Для него 
искусство могло 
быть лишь одним из путей, средством постижения непостижимого, способом 
существования, 
коль скоро оно не может быть сведено к поддержанию физической жизни. Жить - это 

значит 
приблизиться к Богу и с отчаянной любовью, которая и есть самая отчаянная 
гордыня, вырвать 
у него его тайны, похитить у него власть, иными словами - знание.
     Так рассуждал Винсент Ван Гог. Сказать по правде, Винсент не рассуждал. И 
если он вел 
сам с собой бесконечные споры, то они всякий раз отливались в форму эмоций. Он 
сознавал 
лишь, что страсть неуклонно толкает его вперед. К рисунку его влекла властная 
потребность, 
столь же неодолимая, как та, что заставляла его любить людей, проповедовать 
Евангелие, 
терпеть всяческие лишения материального и социального толка. Он затрясся бы от 
негодования, скажи ему кто-нибудь, что искусство может быть таким же ремеслом, 
как все 
прочее. Цель всякого ремесла одна, самая что ни на есть жалкая - заработать 
себе 
на хлеб. Об 
этом ли речь! Рисуя, Винсент пытался познать сущность своей боли, боли всего 
человечества, 
выявить ее облик, передать немоту ледяной ночи, в которой билась его 
встревоженная душа, 
жаждущая искупления. В рисунках, которые Винсент торопливо набрасывал 
неподалеку 
от 
шахт, рядом с грудами шлака присутствует эта боль. Оглядывая горизонт, 
исчерченный 
силуэтами подъемников и надшахтных строений, похожих на склоненные в горе 
человеческие 
фигуры, он беспрестанно повторял один и тот же тревожный вопрос: "Доколе же, 
Господи? 
Неужели надолго, навсегда, навеки?"
     Всех, кто сталкивается с Винсентом, поражает его печаль, "пугающая грусть".
 
Сколько 
раз, рассказывает дочь шахтера Шарля Декрюка из Кэма, "я просыпалась ночью, 
слыша, как он 
рыдает и стонет на чердаке, который он занимал". У Винсента не было даже 
рубашки, чтобы 
укрыться от холода, особенно свирепого в ту проклятую зиму, но он почти не 
замечал мороза. 
Мороз опалял кожу, как огонь. А Винсент - весь огонь. Огонь любви и веры.
     "Я по-прежнему думаю, что лучшее средство познать Бога - это много любить. 

Люби 
друга, какого-нибудь человека, ту или иную вещь, все равно - ты будешь на 
верном 
пути и из 
этой любви вынесешь знание, - говорил он себе. - Но надо любить с истинной и 
глубокой 
внутренней преданностью, решимостью и умом, неизменно пытаясь лучше, глубже, 
полнее 
узнать предмет любви. Таков путь к Богу - к несокрушимой вере". Но этого бога и 

веру 
Винсент больше не отождествляет с богом и верой, исповедуемыми в церквах; его 
идеал с 
каждым днем все больше удаляется от идеала церкви. Евангелическое общество 
отстранило