восклицает он в пароксизме гордости, - то это посерьезнее, чем если бы ее 
судили 
все жюри на свете!"[74 - Различные цитаты этого отрывка взяты из "Творчества" 
Золя.]

В конце мая в Париж приезжает г-жа Сезанн, а в июне, как раз в те дни, когда 
Валабрег, покинув Прованс, окончательно перебирается в Париж, Поль отвозит ее 
домой: благодаря горячей рекомендации Золя Валабрег в скором времени начнет 
работать в "Л'Артист" Арсена Уссей.


* * *

Как писал незадолго до того Золя Валабрегу, "Сезанну теперь нужны работа и 
мужество"; он рассчитывает провести в Эксе три недели "в глуши уединения" и 
действительно, едва приехав в Экс, укрывается в Жа де Буффане. Кроме Мариона, а 

иногда, крайне редко, Алексиса, летом 1867 года он ни с кем не видится. Все его 

друзья в Париже. Он пишет. Пишет не покладая рук. Начал несколько портретов, 
"поистине прекрасных, - дает оценку Марион, - теперь уже не шпателем, но все 
так 
же смело, причем технически гораздо более искусно и любопытно". Восхищение 
Мариона Сезанном все растет. Ввиду того, что Сезанн, продолжая свои искания, 
пишет акварелью, Марион удивляется тому, как удается его другу подобным 
способом 
прийти к столь замечательным результатам. "Сезанновская акварель, - пишет 
Марион 
Морштатту, - такого невиданного цвета и такой необычайной силы, каких, казалось 

мне, нельзя ждать от акварели".

Но что поистине поражает - это преклонение, с которым Марион относится к 
Сезанну.

Догадывается ли о том Сезанн? Если не считать Писсарро, всегда пристально 
следившего за творческим развитием Сезанна, именно Марион, этот юный геолог 
двадцати одного года, этот молодой ученый, только что опубликовавший два 
замечательных исследования, только он понимает глубокий смысл усилий Сезанна. В 

Париже, даже - увы! - среди друзей, Сезанн зачастую чувствует себя одиноким и 
чужим. Порой, в минуты усталости, у него появляется искушение отступить. К чему 

упорствовать, жить в постоянной бесплодной борьбе? Хорошо ему тут, в Жа де 
Буффане, среди мертвящего оцепенения провансальского лета, в тиши солнечного, 
по-настоящему знойного юга, нарушаемой лишь стрекотом цикад. Хорошо ему наедине 

со своим творчеством, со своими грезами, вдали от людского суетного шума. 
Отказаться от всего, остаться здесь, погрузиться в блаженное бездействие - это 
ли не мудрость? "Он может себе это позволить", - как говорит мать. Он свободен. 

Он бы писал. Для себя. Только для себя. Как стрекочут цикады...

Середина августа; уже месяц, как Золя не имеет вестей от Сезанна. Золя просит 
Мариуса Ру, который в это время в Марселе сражается с дирекцией местного театра 

Жимназ, готовящего к постановке пьесу по роману Золя "Марсельские тайны", 
посетить Сезанна. Мариусу Ру встреча эта приносит разочарование. Сезанн 
принимает его по-дружески, охотно болтает с ним, но не выдает ни одной из своих 

сокровенных мыслей, чем приводит гостя в полное замешательство. Сезанн 
отделывается одними банальностями или же настолько туманными словами, что их 
скрытый смысл, если только таковой в них имеется, Мариус Ру, по его 
собственному 
признанию, не в состоянии уловить. "Поль для меня - настоящий сфинкс", - пишет 
он совершенно озадаченный.

С Марионом Сезанн, очевидно, гораздо откровеннее. По мнению Мариона, Сезанн 
явно 
делает с каждым днем все большие и большие успехи. Сейчас художник работает над 

вторым вариантом картины "Увертюра к "Тангейзеру", которую на сей раз решает в 
очень светлой тональности. Окончательно покоренный, Марион пишет Морштатту: 
"Одного такого полотна достаточно, чтобы создать имя".

Золя собирается в Марсель, он хочет присутствовать на премьере "Тайн". Сезанн 
договаривается с ним вернуться в Париж вместе. 6 октября Сезанн и Марион 
сопровождают Золя в театр. Писатель находит свою драму "мерзкой". Зрители 
разделяют его мнение. Едва опускается занавес, как в зале раздаются свистки. 11