Однако пребывание там он вынужден сократить. Вызванный телеграммой от 1 
сентября, он немедленно возвращается в Париж: накануне испустил последний вздох 

Бодлер, убитый болезнью, медленно действовавший страшный яд которой влила в 
него 
когда-то одна лишь любовная ночь.

О чем думал Мане, когда вместе с Фантен-Латуром, Шанфлери, Надаром, Стевенсом и 

Бракмоном провожал останки друга на кладбище Монпарнас? О тех словах, которые 
однажды, в октябре 1865 года, Бодлер написал ему: "Первые строки Вашего письма 
заставили меня содрогнуться. Вряд ли во Франции найдется десять человек - нет, 
конечно, десяти не наберется, - о ком я мог бы сказать такое".

А может быть, пока он думает о страданиях поэта, о его мученической кончине, в 
ушах художника слабым, по зловещим эхом раздаются предостережения капитана 
Бессона, произнесенные им на следующий день после карнавала в Рио?

Над кладбищем бушует гроза, собиравшаяся целый день: она обрушивает на землю, 
могилу и траурное шествие сплошную лавину дождя и града.




III. Берта и Эва


По правде говоря, творческая жизнь так близка жизни сексуальной - ее страданиям,
 
сладострастию, - что их следует рассматривать как две формы одной и той же 
потребности, одного и того же наслаждения.

    Райнер Мариа Рильке. Письма юному поэту

На мольберте Мане только что родилось произведение, полное радости и свежести, 
одно из тех произведений, какие так любил писать этот художник, постоянно 
влекомый "чуть дичащейся искренностью мальчишеского возраста"[178 - По словам П.
 
Жамо.]: пятнадцатилетний парнишка пускает мыльные пузыри.

Парнишка этот - Леон Коэлла.

Леон Коэлла не слишком преуспевает в учении. Сейчас, в сентябре 1867 года, 
когда 
отец выбрал его натурщиком, он становится рассыльным у отца де Га, банкира, 
который живет в доме 28 по улице Виктуар. Леон уже знает, что его "сестра" на 
самом деле - его мать. Родители доверительно подтвердили то, о чем он сам 
догадался. Они приоткрыли свою тайну, попросив никому ее не раскрывать: в 
присутствии посторонних Леон будет и впредь называть мать "Сюзанной". Впрочем, 
подобные секреты не слишком беспокоят юного Леона. Наконец-то он почувствовал, 
что больше не зависит от школы; у де Га он зарабатывает 125 франков в месяц; у 
него отдельная комната в доме 51 по улице С.-Петербург - в соседнем от того, 
где 
живут его "сестра" и "крестный". Чего еще можно пожелать? Авось кривая вывезет!

Члены семьи Мане не относятся к людям, склонным драматизировать свою жизнь. Им 
вполне достаточно внешнего соблюдения приличий. Сюзанну не слишком заботят 
интрижки супруга (будучи осторожной, она почти никогда не рискует показываться 
в 
мастерской на улице Гюйо), а Леона - его происхождение, равно как и родственные 

узы, возможно связывающие подростка с мадам Мане-матерью - она очень любит 
Леона, а он каждый вечер играет с ней в триктрак или безик.

Завершив "Мыльные пузыри", Мане сразу приступает к портрету Золя; это повод 
выразить признательность писателю, так мужественно защищавшему художника. 
Вполне 
естественно, что Мане предназначает этот холст для Салона. Золя несколько раз 
приходит позировать в мастерскую живописца, в ту самую мастерскую, проще 
которой 
не сыскать: в ней нет никаких удобств, она "почти разваливается"[179 - Th. 
Duret, указ. соч.]; тут свалены все непроданные полотна автора "Олимпии".

Мане не в силах глядеть на эти непроданные полотна без грусти и тревоги. Деньги 

тают. Неужели он так никогда ничего и не продаст? Выставка 1867 года не 
принесла 
ему ни одного покупателя. Только оскорбления. Снова и всегда один оскорбления. 
Неужели жюри опять не примет его работы? Пребывая в плену вполне традиционного