упускать случая заявить о себе публике. Золя, вступив в переговоры с директором 

задиристой газеты "L'Evenement", где он сотрудничает, добивается поручения 
написать отчет о Салоне; там он, в свою очередь, будет выступать за 
восстановление "Салона отвергнутых" и защищать Мане.

27 апреля Золя открывает кампанию страстным обвинением по адресу жюри. С 
тридцатого числа начинает с восторгом говорить об искусстве Мане, заявляя, что 
"придает мало значения всей этой рисовой пудре из запасов г-на Кабанеля". В те 
дни, когда открывается Салон, когда возникают новые манифестации, когда перед 
Дворцом промышленности происходят стычки между "отвергнутыми" и полицией, Золя 
умножает похвалы Мане. "Наши отцы смеялись над г-ном Курбе, а сейчас мы им 
восхищаемся[168 - В Салоне того года Курбе имел необыкновенный успех.], - пишет 

он 4 мая. - Мы смеемся над г-ном Мане, a вот наши сыновья будут восхищаться его 

полотнами. Я не берусь конкурировать с Нострадамусом, но меня так и подмывает 
объявить, что это странное событие произойдет в ближайшее время". Развивая 
наступление, он спустя три дня публикует об авторе "Олимпии" целую статью в 
крайне вызывающем тоне:

"Прежде чем говорить о тех, кого могут видеть все, о тех, кто при ярком свете 
дня выставляет напоказ свою посредственность, я считаю своим долгом посвятить 
самое большое место тому, чьи произведения произвольно отвергли, кого сочли 
недостойным фигурировать среди полутора или двух тысяч бездарей, принятых в 
Салоне с распростертыми объятиями...

Насколько мне кажется, я первый так безоговорочно хвалю г-на Мане. Это 
происходит потому, что меня весьма мало интересуют все эти картиночки, 
предназначенные для украшения будуара.

Ко мне подходят на улице со словами: "Вы ведь говорите все это не всерьез, не 
так ли? Вы сами едва успели войти в роль художественного критика. И тут же 
начинаете сыпать парадоксами..." Я настолько уверен, что г-н Мане станет одним 
из наставников будущего, что, имей я состояние, я обделал бы великолепное 
дельце, скупив теперь же все его картины. Через десять лет они будут 
продаваться 
в пятнадцать или двадцать раз дороже, а вот кое-какие картины, за которые 
сегодня дают 40 тысяч франков, не будут стоить тогда и сорока... Вам известно, 
какой эффект производят в Салоне полотна г-на Мане. Они просто проламывают 
стену! Вокруг них выставлены эдакие кондитерские сласти, изготовленные руками 
модных художников, - деревья из леденцов, дома из мармелада...

Г-ну Мане уже обеспечено место в Лувре, - говорит в заключение Золя, - так же 
как Курбе, как каждому художнику, обладающему сильным и оригинальным 
темпераментом... Я постарался указать то место, которое принадлежит г-ну Мане, 
место среди первых. Возможно, над панегиристом будут так же смеяться, как 
смеялись над живописцем. Но наступит день, когда мы оба будем отомщены. Есть 
одна вечная истина, которая поддерживает меня на поприще критика, а именно: 
только одни темпераменты живут и властвуют над веками. Невозможно - поймите, 
невозможно, - чтобы для г-на Мане не наступил день триумфа, чтобы он не 
раздавил 
трусливую посредственность, его окружающую".

Эта резко полемичная апология вызывает негодование читателей "L'Evenement" - 
они 
адресуют редакции мстительные письма, и хуже того - отказываются от подписки. 
"Народ протестует, подписчики раздражены..." - констатирует Золя 11 мая. Он 
должен уступить. Двадцатого мая публикует последнюю статью своего "Салона" и 
вскоре издает его отдельной брошюрой. Битва продолжается. "Банда Мане" не 
позволяет замалчивать себя.

В кафе Гербуа появляются новые лица. Охарактеризованный Золя как наставник 
грядущего поколения, Мане видит, что войско его сторонников неуклонно растет. 
Сколько молодых художников домогаются чести быть ему представленными! Однажды - 

еврей Камилл Писсарро; в другой раз - провансалец Поль Сезанн, друг детства 
Золя, неряшливый по виду "рапэн" со взъерошенными волосами; нарочито утрируя 
свой южный акцент, он твердит, что "Олимпия" открывает "новый этап 
жжживопиписи".

Есть еще некто, кому очень бы хотелось завязать отношения с Мане: это Клод Моне 

- автор тех двух марин, с которыми в прошлом году ошибочно поздравляли автора 
"Олимпии". Но он не решается, зная, как велико было тогда раздражение Мане. В 
этом году вторично допущенный в Салон Моне экспонирует "Даму в зеленом платье", 

она пользуется большим успехом. Мане заметил ее, и она ему понравилась. Это 
становится известно Закари Астрюку. Как-то после полудня он подбивает Моне 
пойти