листов, вдохновленных берегами Темзы. Почувствовав желание усовершенствовать 
свою технику "аквафортиста" (слово это тогда только что появилось), Мане решает 

награвировать "Мальчика со шпагой" и обращается за советами к Легро. Легро не 
просто помогает ему, он знакомит его с издателем по имени Кадар, фанатиком 
офортной техники, страстным ее проповедником - вопреки неудачам Кадар 
настойчиво 
обращает окружающих в свою веру. Теперь Мане - один из самых постоянных 
посетителей лавки Кадара, находящейся в доме № 66 по улице Ришелье. В марте 
издатель устраивает в витрине лавки выставку работ Мане и еще двух 
аквафортистов. Бодлер сообщает об этом достаточно незначительном событии в 
своей 
(недописанной) статье "Офорт в моде", напечатанной в "Revue anecdotique"[95 - 
Номер от 2 апреля 1862 года.].

Несчастный Бодлер! Дела его идут все хуже и хуже. Какая-то необъяснимая причуда 

навела его в конце прошлого года на мысль выдвинуть свою кандидатуру во 
Французскую академию, а это, по выражению "дядюшки Бёва"[96 - Имеется в виду 
Сент-Бёв. Прим. перев.], академиков "скорее удивило, чем шокировало". Над 
поэтом 
сгущаются черные тучи. "Я культивировал свою истерию, испытывая при этом страх 
и 
наслаждение. Нынче, 23 января 1862 года, - отмечает он в записной книжке, - до 
меня донеслось странное предостережение, я почувствовал, как на меня повеяло 
дыханием слабоумия".

Травление медных досок Мане поручает ремесленнику с левого берега, живущему на 
улице Мэтр-Альбер, рядом с площадью Мобер. Однажды художник замечает где-то там 

девушку лет двадцати, она сразу же привлекла его незаурядностью своего облика - 

вызывающе-дерзкий взгляд, лицо, отмеченное яркой красотой. Какой натурщицей 
была 
бы эта девушка. Она наверняка могла бы помочь создать большую картину, о какой 
он давно мечтает. У нее маленькое, но сильное, тонкое, изящное тело. Это 
блондинка с рыжеватым оттенком волос, матовой, очень бледной кожей, большими 
карими глазами, окаймленными такими светлыми ресницами, что их почти не заметно.
 
Вдруг Мане оказывается рядом с ней и с присущей ему очаровательной 
непринужденностью, улыбкой гурмана игриво спрашивает, не согласилась бы она ему 

позировать.

Ну разумеется! Почему бы и нет? Уроженка Монмартра, девушка эта - ее зовут 
Викторина-Луиза Меран - мечтала только об одном: вырваться из нищеты. Торговала 

ли она собой? Выть может. Разглядывая в зеркале личико ослепительно снежной 
белизны, карие, с золотым отливом глаза, она предается несбыточным мечтам о 
театре, воображает себя актрисой. У нее - так ей кажется - артистическая натура.
 
Предложение Мане ее не шокирует, не удивляет - она ждала его; это знамение 
судьбы.

Викторина Меран тотчас же начинает позировать в мастерской на улице Гюйо. Она 
умеет бренчать на гитаре. Так отчего бы ей не стать музыкантшей? И вот Мане уже 

пишет с нее "Уличную певицу"[97 - Сейчас в Музее изящных искусств в Бостоне.] - 

придерживая одной рукой инструмент, она, выходя из кабаре, ест вишни. Викторина 

обладает всеми качествами великолепной натурщицы; прежде всего естественностью, 

очень редкой у представительниц этой профессии, и одновременно свойством 
замечательно приноравливаться к художнику, входить в самые разные роли - 
способность, которой объяснялись, несомненно, театральные помыслы Викторины; 
помимо этого, еще и терпением, пониманием значимости работы живописца, 
аккуратностью. Викторина нравится не только Мане-художнику, она нравится и 
Мане-
мужчине. Вскоре между ними возникает интимная близость, а слух об этом ползет 
по 
Парижу. Разумеется, Сюзанна ничего не узнает, к тому же нрав у нее кроткий, да 
и 
стоит ли бить тревогу из-за какого-то каприза, прихоти.

Какой бы удачной ни была картина "Уличная певица" - а это живопись сочная, 
виртуозная, где серые тона юбки и кофточки, обшитой черным шнуром, образуют 
богатейшие вариации в пределах одного-единственного регистра, - однако полотно 
это никак не может заменить "махину", создание которой всецело занимает сейчас 
Мане. Он снова обращается к Испании, пишет большую композицию "Gitanos", где