освоение уже накопленных фактов в их взаимосвязи. Книга Дж. Риверса "Фигаро.
Жизнь Бомарше" (Лондон,  1922)  открывает  длинную  вереницу  биографических
повествований, колеблющихся между  наукой  и  беллетристикой.  Появляются  и
опыты анализа личности Бомарше  -  наиболее  известна  работа  Ф.Ван  Тигема
"Портрет Бомарше" (1960). В общем ряду этих сочинений книга  Гранделя  стала
как минимум двадцать третьей - и пока что, кажется, последней.
     Гранлель в своей  книге  избегает  сносок  ссылаясь  на  вкусы  Бомарше
который заявлял себя недругом обильных примечаний. Но в том же письме от  20
марта 1798 г., строчкой  ниже,  Бомарше  особо  похвалил  стремление  своего
адресата "изучить на всех языках Европы великих авторов",  которые  до  него
трактовали о предмете. Конечно, Грандель хорошо помнил и эти слова.  Взяться
за тему в двадцать третий раз - выбор  не  менее  обязывающий,  чем  решение
выступить  первый  и  единственный  раз  в  биографическом  жанре.  Не  зная
предшественников, нельзя было достичь цели: продуманной и новой позиции.
     Подобная  цель  всегда  достигается  с  усилием.  Можно  стремиться   к
продуманности и можно стремиться к новизне; соединить  же  обе  установки  и
заманчиво, и нелегко. Сложно  соотносятся  эти  два  стремления  и  в  книге
Гранделя. Начать с того, что элементы новизны возникают у Гранделя  на  фоне
вполне традиционных идей, продуманных и принятых автором. Самая очевидная из
них - общая схема жизненного пути Бомарше. Это схема  трехчленная:  "заря  -
зенит - сумерки", как назвал три части своей  "Жизни  Бомарше"  (1928)  Рене
Дальсем. И для Гранделя, и для его предшественников "время зенита" Бомарше -
годы 1773-1784, от "дела Гезманов" (см. главу "Дьявол") до триумфа "Женитьбы
Фигаро". Схема традиционна потому, что естественна; многие другие  авторские
ходы традиционны потому, что круг источников остается един для всех.  Отсюда
-  устойчивые  характеристики  персонажей,  устойчивый  ряд  опорных  цитат.
Наверное, ни один биограф не может не процитировать ультиматум отца Бомарше,
мадридское письмо Бомарше отцу и монолог Фигаро из пятого акта "Женитьбы..."
- монолог, о неизменной значимости которого Грандель  говорит  в  первых  же
строках своей книги.
     Новизна работы Гранделя - не в отборе материала и не в компоновке  его,
хотя и на этих уровнях заметны достаточно важные индивидуальные акценты.  Но
акценты эти, о которых скажем ниже, объясняются  решающим  сдвигом  на  ином
уровне, в иной сфере. Источником новизны у Гранделя стало отношение автора к
герою.
     Отношение автора к герою - одна из центральных проблем  биографического
жанра. Во французской традиции эту проблему остро поставил  Андре  Моруа  на
страницах своей книги "Аспекты биографии" (1928). Рассуждая (преимущественно
на английских примерах) о различных типах биографий, Моруа отмечал, что  для
современной биографии,  возникновение  которой  он  связывал  с  творчеством
английского писателя Литтона Стрэчи (1880-1932),  автора  книги  "Знаменитые
викторианцы" (1918) и других биографических очерков, характерна большая  или
меньшая отстраненность автора от героя,  тогда  как  прежде,  в  чопорную  и
респектабельную  эпоху  королевы  Виктории,  в   биографиях   господствовало
безусловное  преклонение  перед  героем.  Позднейший  литературный  опыт  (в
частности,  опыт  самого  Моруа)  показал,  что  возможное   в   современных
биографиях отношение автора к герою  не  исчерпывается  иронией  в  духе  Л.
Стрэчи, но может включать и лирическое сопереживание,  выраженное  с  разной
степенью прямоты. Однако  при  всех  различиях  определенная  отстраненность
автора от героя стала законом постольку, поскольку сам герой стал проблемой,
подлежащей кропотливому решению. Бестревожная почтительность  "викторианских
биографий" действительно отошла в прошлое.
     Все эти старые вопросы по-новому ставит история жизнеописаний  Бомарше.
И здесь положение оказывается непохожим на то, которое разбирал Моруа.  Даже
в век "почтительных" жизнеописаний биографы относились к Бомарше без особого
почтения. Он всегда был проблемой, которую надо  решать,  а  не  монументом,
которому надо поклоняться. Он  мог  претендовать  на  безоговорочность  лишь
одного рода: на безоговорочность неприятия. Тот,  кто  не  отвергал  Бомарше
безоговорочно,    тот    сохранял    либо     дистанцию     снисходительного
доброжелательства, либо дистанцию научного бесстрастия.  Прослеживая  истоки
подобного отношения, Грандель закономерно приходит к прижизненной  репутации
Бомарше,   на   которую   начиная   с   1760-х    гг.    постоянно    влияли
недоброжелательство и клевета.
     Злоязычие современников и отчужденность потомков предстали Гранделю как
звенья одной порочной цепи. Книга Гранделя -  попытка  разорвать  эту  цепь.
Перед нами  -  редкий  по  своей  последовательности  опыт  "биографического
похвального слова".
     Гранделевское "похвальное слово" насквозь  полемично.  Но,  хотя  автор
постепенно соединяет всех своих оппонентов  в  некую  собирательную  фигуру,
которую именует "Базиль", - мы должны  ясно  видеть:  на  самом  деле  таких
собирательных оппонентов два. Первый - это клеветник из числа современников,
рисующий Бомарше опасным субъектом, повинным чуть ли  не  во  всех  мыслимых
грехах ("кого-то отравил"  и  т.д.).  Подобный  образ  Бомарше-злодея  давно
утратил всякую актуальность из-за  полной  несостоятельности.  По-настоящему
интересен лишь второй собирательный оппонент  Гранделя.  Это  -  сегодняшний
историк, создатель того образа Бомарше, к которому привыкли все мы.
     Этот образ Бомарше  по-своему  преломляется  в  самых  разных  работах.
Авторы современного французского школьного учебника литературы А.  Лагард  и
Л. Мишар пишут: "Беспокойный и неудобный персонаж, Бомарше являет нам  почти
все неприятные качества парвеню - дерзость,  наглость,  самодовольство;  ему