| |
строительства Норильска был довольно необычный человек – Авраамий Петрович
Завеня-гин. Как говорят кадровики, объективка на него самая безрадостная:
директор Магнитки, построенной, как известно, руками заключенных, первый
директор Норильского комбината, на стройке которого в тюремных бушлатах
трудились и великий астрофизик Козырев, и поэт Кайсын Кулиев, и гениальный
историк Лев Гумилев. Что стоило в те времена попасть туда и, вообще, сколько
стоила в те годы человеческая жизнь? Гумилев, сидя на лекции, некоторое время
терпеливо слушал утверждения лектора о том, что поэт Николай Гумилев, его отец,
писал всякие глупости об Африке, потому что никогда там не был, и робко вякнул
с места: «Бывал он в Абиссинии, бывал!» – «Да откуда вы можете это знать,
мелете всякую чушь!» – возмутился лектор, и вся аудитория, знавшая, кто такой
Лев Гумилев, прыснула со смеху. Лектору было обидно и стало чуть менее обидно
только после написания доноса. Вот и встретился Гумилев в норильском бараке с
Николаем Козыревым и, слушая его рассказы о звездах, придумал свою теорию
этногенеза. А этот самый Завенягин, который всеми ими командовал, – странная
деталь: вроде все им были недовольны, и Сахаров о нем пишет, что тот был
выразителем сталинских взглядов (интересно, какие еще взгляды человек на таком
посту мог тогда высказывать при посторонних; думаю, что публичные высказывания
Андрея Дмитриевича в те годы ему бы самому позже не понравились), а тем не
менее – ни одного упоминания о каком-либо зверском или просто недостойном
поступке Завенягина. Все вспоминают, что к заключенным он обращался
исключительно по имени-отчеству и даже в приказах велел так писать, что было
прямым нарушением тогдашних инструкций – могли и самого по другую сторону
«колючки» пересадить. Что из его уст никогда не слышали ни крика, ни, что тогда
было даже подозрительно в разговоре с заключенными, ненормативной лексики. Что
именно к нему обращались, когда надо было защитить талантливого человека,
сказавшего лишнее, и выслушивали суровую и идеологически выдержанную оценку,
которая всегда заканчивалась неожиданно мягкой резолюцией. Именно он не
побоялся с ходу предложить работу знаменитому Зубру – Николаю
Тимофееву-Ресовскому, оставшемуся в Германии после научной командировки и
прожившему там до 1945 года. Простых людей не бывает, и этот администратор,
заместитель Берии, доросший до министра так называемого среднего машиностроения,
то есть атомной промышленности, не составлял исключения. Так вот, он когда-то
распорядился строить здесь не бараки, а дома. Это и было началом Норильска.
На 0,5 кг рыбы возьмем одну большую луковицу и нарежем ее не слишком мелко.
Без лука в Норильске было бы совсем скверно – на Севере витамины нужны до
зарезу. Норильск – город богатый, его знаменитая «Горка» – так называют этот
монстрообразный комбинат – кормит щедро даже в нынешние трудные времена, а уж в
советское время норильские магазины своим богатством приятно удивляли на фоне,
скажем, моих родных одесских, а молочные продукты вообще были лучше питерских и
московских. Совхоз «Норильский» был единственным совхозом в стране, где коров,
которые давали менее семи тысяч литров молока в год, не держали, а ведь это
нынешняя европейская норма. А причина простая – сено, которое доставляли в
короткую зимнюю навигацию, было буквально золотым, и держать менее
производительных коров было бы просто разорительно. Резать таких коров жалко,
говядина в норильских магазинах в основном замороженная, доставленная во время
так называемого «северного завоза», короткого месячишки-другого навигации по
Енисею, когда и нужно забросить в город все, что понадобится на целый год, а то
возить потом самолетами не перевозить, и уже не за медь, а за золото. А главное
мясо в норильских магазинах – оленина. По мне так совсем неплохое, на суховатую
говядину похоже, во всяком случае, вполне диетическое.
Если есть зеленый лучок – добавьте немножко, тоже порезав. В Норильске так
хочется зелени… Норильчане обижаются, когда им говорят, что у них нет деревьев.
Нет больших деревьев – подчеркивают они. Но что там за деревья – их карликовые
березы, слезы одни. Говорят, что как-то приехала к одному норильчанину бабушка
с материка и спросила у таксиста, везшего ее из аэропорта: «А деревья у вас
есть?» – «Вот же деревья», – показал таксист. «Господи! – пролепетала бабушка.
– А я думала, это прошлогодний укроп». Забавное дело – тундра, где расположены
норильские профилактории и базы отдыха! Развлечений хватает: охота, катание на
снегокатах, конечно, незаменимая на Севере банька, говорят, летом все в тундре
зеленое и красное от полярных маков. Не видел, не знаю. Семь лет подряд я
приезжал в Норильск в конце марта – тогда там еще градусов тридцать мороза – в
школьные каникулы проводить чемпионат Норильска по «Что? Где? Когда?». В городе
на двести пятьдесят тысяч населения число участников чемпионата только среди
детей – подчеркиваю, только среди детей – приближалось к тысяче. Как только я
приезжал в единственную тамошнюю гостиницу с оригинальным названием «Норильск»,
где одна из программ радиоточки монотонно повторяет сведения о погоде в
норильском аэропорту Алакель и на сколько задерживается тот или другой самолет,
я немедленно шел в буфет и заказывал сугудай, ибо после полета хотелось
чего-нибудь остренького, а сугудай – вещь острая. Не постесняйтесь хорошо
посолить его и поперчить. И очень щедро сбрызните уксусом, больше, чем идет в
такое же количество салата. Сугудай – это почти корейское хе, уксус должен
обжечь и размягчить, а чтобы размягчить при этом ваше нёбо, добавьте еще ложку
или две подсолнечного масла. Вот и весь состав сугудая.
Норильские дети мне запомнились – просто чудо какое-то: бойкие, воспитанные,
совершенно не северные и непохожие на страдающих от авитаминоза. Торговля
фруктами кормит многих, в Норильске живет двадцать тысяч азербайджанцев, это
официально зарегистрированных. Одно из семейных общежитий в Норильске так и
называется в народе: «26 бакинских коммерсантов». Норильские детки активные,
толковые, незапуганные и очень осведомленные. Компьютер почти что в каждой
|
|