– Ты, середний сын?
– Нет, – говорит Иван-дурак, – я же опять, батюшка!
Старик гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом.

– Ну, бурко, как мне служил, так служи и сыну моему. Ступай теперь!
Бурко убежал; старик лег в могилу, а Иван-дурак пошел домой. Братья опять 
спрашивают:
– Каково, Иван-дурак, ночевал?
– Очень, братья, ладно!
На третью ночь Иванова очередь; он не дожидается наряду, собрался и пошел.
Лежит на могиле; в полночь опять старик вышел, уж знает, что тут Иван-дурак, 
гайкнул богатырским голосом, свистнул молодецким посвистом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Воронко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым 
столбом.
– Ну, воронко, как мне служил, так и сыну моему служи!
Сказал это старик, простился с Иваном-дураком, лег в могилу.
Иван-дурак погладил воронка, посмотрел и отпустил, сам пошел домой. Братья 
опять спрашивают:
– Каково, Иван-дурак, ночевал?
– Очень ладно, братья!
Живут; двое братовей ро?бят, а Иван-дурак ничего. Вдруг от царя клич: ежели кто 
сорвет царевнин портрет с дому чрез сколько-то много бревен, за того ее и 
взамуж отдаст.
Братья сбираются посмотреть, кто станет срывать портрет. Иван-дурак сидит на 
печи за трубой и бает:
– Братья! Дайте мне каку лошадь, я поеду посмотрю же.
– Э! – взъелись братья на него. – Сиди, дурак, на печи; чего ты поедешь? Людей, 
что ли, смешить!
Нет, от Ивана-дурака отступу нету! Братья не могли отбиться:
– Ну, ты возьми, дурак, вон трехногую кобыленку!
Сами уехали. Иван-дурак за ними же поехал в чисто поле, в широко раздолье; слез 
с кобыленки, взял ее зарезал, кожу снял, повесил на поскотину, а мясо бросил; 
сам свистнул молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Сивко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом.
 Иван-дурак в одно ушко залез – напился-наелся, в друго вылез – оделся, молодец 
такой стал, что и братьям не узнать!
Сел на сивка и поехал срывать портрет. Народу было тут видимо-невидимо; 
завидели молодца, все начали смотреть.
Иван-дурак с размаху нагнал, конь его скочил, и портрет не достал только через 
три бревна. Видели, откуда приехал, а не видали, куда уехал!
Он коня отпустил, сам пришел домой, сел на печь. Вдруг братья приезжают и 
сказывают женам:
– Ну, жены, какой молодец приезжал, так мы такого сроду не видали! Портрет не 
достал только через три бревна. Видели, откуль приехал; не видали, куды уехал. 
Еще опять приедет...
Иван-дурак сидит на печи и говорит:
– Братья, не я ли тут был?
– Куда, к черту, тебе быть! Сиди, дурак, на печи, да протирай нос-от.
Время идет. От царя тот же клич. Братья опять стали собираться, а Иван-дурак и 
говорит:
– Братья! Дайте мне каку-нибудь лошадь.
Они отвечают:
– Сиди, дурак, дома! Другу? лошадь ты станешь переводить!
Нет, отбиться не могли, велели опять взять хромую кобылешку. Иван-дурак и ту 
управил, заколол, кожу развесил на поскотине, а мясо бросил; сам свистнул 
молодецким посвистом, гайкнул богатырским голосом:
– Сивко-бурко, вещий воронко!
Бурко бежит, только земля дрожит, из очей пламя пышет, а из ноздрей дым столбом.
 Иван-дурак в право ухо залез – оделся, выскочил в лево – молодцом сделался, 
соскочил на коня, поехал; портрет не достал только за два бревна. Видели, 
откуда приехал, а не видели, куда уехал!
Бурка отпустил, а сам пошел домой, сел на печь, дожидается братовей. Братья 
приехали и сказывают:
– Бабы! Тот же молодец опять приезжал, да не достал портрет только за два 
бревна.
Иван-дурак и говорит им:
– Братья, не я ли тут был?
– Сиди, дурак! Где, у черта, был!
Через немного времени от царя опять клич. Братья начали сбираться, а Иван-дурак 
и просит:
– Дайте, братья, каку-нибудь лошадь; я съезжу, посмотрю же.
– Сиди, дурак, дома! Докуда лошадей-то у нас станешь переводить?
Нет, отбиться не могли, бились, бились, велели взять худую кобылешку; сами 
уехали.
Иван-дурак и ту управил, зарезал, бросил; сам свистнул молодецким посвистом, 
гайкнул богатырским голосом: