|
богатырских коней и идут на двор. Встречает их баба-яга:
– Ах вы, незваные-непрошеные! Как вы смели лошадей без спросу привязывать?
– Ну, старая, чего кричишь? Ты прежде напой-накорми, в баню своди, да после про
вести и спрашивай.
Баба-яга накормила их, напоила, в баню сводила и стала спрашивать:
– Что, добрые молодцы, дела пытаете иль от дела лытаете?
– Дела пытаем, бабушка!
– Чего ж вам надобно?
– Да невест ищем.
– У меня есть дочери, – говорит баба-яга, бросилась в высокие терема и вывела
сорок одну де?вицу.
Тут они сосватались, начали пить, гулять, свадьбы справлять. Вечером пошел
Заморышек на своего коня посмотреть. Увидел его добрый конь и промолвил
человеческим голосом:
– Смотри, хозяин! Как ляжете вы спать с молодыми женами, нарядите их в свои
платья, а на себя наденьте женины; не то все пропадем!
Заморышек сказал это братьям; нарядили они молодых жен в свои платья, а сами
оделись в женины и легли спать. Все заснули, только Заморышек глаз не смыкает.
В самую полночь закричала баба-яга зычным голосом:
– Эй вы, слуги мои верные! Рубите незваным гостям буйны головы.
Прибежали слуги верные и отрубили буйны головы дочерям бабы-яги. Заморышек
разбудил своих братьев и рассказал все, что было; взяли они отрубленные головы,
воткнули на железные спицы кругом стены, потом оседлали коней и поехали наскоро.
Поутру встала баба-яга, глянула в окошечко – кругом стены торчат на спицах
дочерние головы; страшно она озлобилась, приказала подать свой огненный щит,
поскакала в погоню и начала палить щитом на все четыре стороны. Куда мо?лодцам
спрятаться? Впереди сине море, позади баба-яга – и жжет и палит! Помирать бы
всем, да Заморышек догадлив был: не забыл он захватить у бабы-яги платочек,
махнул тем платочком перед собою – и вдруг перекинулся мост через все сине
море; переехали добрые молодцы на другую сторону. Заморышек махнул платочком в
иную сторону – мост исчез, баба-яга воротилась назад, а братья домой поехали.
Терешечка
Худое житье было старику со старухою! Век они прожили, а детей не нажили;
смолоду еще перебивались так-сяк; состарились оба, напиться подать некому, и
тужат и плачут. Вот сделали они колодочку, завернули ее в пеленочку, положили в
люлечку, стали качать да прибаюкивать – и вместо колодочки стал рость в
пеленочках сынок Терешечка, настоящая ягодка!
Мальчик рос-подрастал, в разум приходил. Отец ему сделал челночок. Терешечка
поехал рыбу ловить; а мать ему и молочко и творожок стала носить. Придет,
бывало, на берег и зовет:
– Терешечка, мой сыночек! Плыви, плыви к бережочку; я, мать, пришла, молока
принесла.
Терешечка далеко услышит ее голосок, подъедет к бережку, высыпет рыбку,
напьется-наестся и опять поедет ловить.
Один раз мать говорила ему:
– Сыночек, милочка! Будь осторожен, тебя караулит ведьма Чувилиха; не попадись
ей в когти.
Сказала и пошла. А Чувилиха пришла к бережку и зовет страшным голосом:
– Терешечка, мой сыночек! Плыви, плыви к бережочку; я, мать, пришла, молока
принесла.
А Терешечка распознал и говорит:
– Дальше, дальше, мой челночок! Это не родимой матушки голосок, а злой ведьмы
Чувилихи.
Чувилиха услышала, побежала, доку сыскала и добыла себе голосок, как у
Терешечкиной матери.
Пришла мать, стала звать сына тоненьким голоском:
– Терешечка, мой сыночек, плыви, плыви к бережочку.
Терешечка услышал и говорит:
– Ближе, ближе, мой челночок! Это родимой матушки голосок.
Мать его накормила, напоила и опять за рыбкой пустила.
Пришла ведьма Чувилиха, запела выученным голоском, точь-в-точь родимая матушка.
Терешечка обознался, подъехал; она его схватила, да в куль, и помчала.
Примчала в избушку на курьих ножках, велела дочери его сжарить; а сама,
поднявши лытки, пошла опять на раздобытки.
Терешечка был мужичок не дурачок, в обиду девке не дался, вместо себя посадил
ее жариться в печь, а сам взобрался на высокий дуб.
Прибежала Чувилиха, вскочила в избу, напилась-наелась, вышла на двор,
катается-валяется и приговаривает:
– Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкиного мяса наевшись!
А он ей с дуба кричит:
– Покатайся, поваляйся, ведьма, своей дочери мяса наевшись!
Услышала она, подняла голову, раскинула глаза на все стороны – нет никого!
Опять затянула:
– Покатаюсь я, поваляюсь я, Терешечкиного мяса наевшись!
А он отвечает:
|
|