|
И я там был, мед-вино пил, по усам текло, в рот не попало; ел я капусту, а в
брюхе-то пусто. Дали мне колпак, стали со двора толкать; дали мне шлык, а я в
подворотню шмыг! Дали мне синь кафтан; летят синицы да кричат:
– Синь кафтан, синь кафтан!
А мне послышалось: «Скинь кафтан!» Скинул и бросил на дороге.
Дали мне красные сапоги; летят вороны да кричат:
– Красные сапоги, красные сапоги!
А мне послышалось: «Крадены сапоги!» Снял да и бросил.
Дали мне лошадку восковую, плетку гороховую, уздечку репяную; увидал я – мужик
овин сушит, привязал тут лошадку – она растаяла, плетку куры склевали, а
уздечку свиньи съели!
Сказка о злой жене
– Батюшка, жениться хочу, матушка, жениться хочу! – говорил добрый мо?лодец.
– Женись, дитятко!
И женился, выбрал себе бабу длинную, черную, косую; понравилась сатана лучше
ясного сокола?, и пенять не на кого, сам себе виноват! Живет с нею и кулаком
слезы утирает.
Пошел раз на сходку, где судят да рядят; постоял там и воротился домой.
– Что шлялся, – спросила косая баба, – что слышал?
– Да говорят: новый царь настал, новый указ наслал, чтоб жены мужьями
повелевали.
Он думал пошутить, а она и на ус замотала.
– Ступай, – говорит, – на речку рубахи мыть, да возьми веник – хату подмети, да
сядь к люльке – дитя закачай, да щи, кашу свари, пироги замеси!
Муж хотел было молвить: «Что ты, баба! Мужицкое ли это дело?» Да как взглянул
на нее – холодом облило, язык к горлу пристал. Потащил белье, замесил пироги,
хату вычистил, и ничем не угодил.
Прошел год и другой; наскучило добру мо?лодцу в хомуте ходить, да что делать?
Женился – навек заложился! А век-то, может, надолго протянется. С горя выгадал
выгадку. Была в лесу яма глубокая, конца-дна не видать; взял он – заклал ее
сверху палочками, приходит к жене и сказывает:
– Ты не знаешь, жена, как в лесу-то клад есть – и звенит, и гремит, и золотом
рассыпается, а в руки никак не дается; я подошел было к нему, нос с носом стоял,
дак мне не дался – посылай, говорит, жену!
– Ну, пойдем, пойдем! Я возьму, а тебе шиш!
Пошли в лес.
– Тише, баба! Тут провальная земля, отсюда клад выйдет.
– Ах ты, дурень мужик! Всего боишься. Вот как я-то прыгну!
Прыгнула на солому и провалилась в яму.
– Ну, ступай! – молвил муж. – Я теперь отдохну.
Отдыхал он месяц и другой, а там и скучно стало без косой. Выйдет в лес, выйдет
в поле, подойдет к речке – все об ней думает: «Может, стала она и тиха и
смирна; дай-ка выну опять!»
Навязал коробью, опустил под землю; слышит – села, тянет вверх, вот и близко...
глядит, ан в коробье чертенок сидит! Мужик испугался, чуть веревки из рук не
выпустил. Взмолился чертенок, закричал ему вслух:
– Вынь меня, мужичок! Твоя жена всех нас замучила, загоняла. Повелишь что
творить, стану тебе вечно служить; вот хоть сейчас побегу в боярские хоромы,
мигом заварю кашу, буду днем и ночью стучать да бояр выживать, а ты скажись
знахарем, приди, закричи на меня – я выскочу и уйду. Ну, ты и греби деньги
лопатою!
Мужик вытащил коробью; чертенок выпрыгнул, отряхнулся – и поминай как звали!
В тот же день в боярском дому все пошло наизворот. Стали искать доку: добрый
мо?лодец вызвался докою, выгнал черта и получил плату хорошую.
Скоро пронесся слух, что у князя во дворце, в высоком тереме, завелись домовые
и не дают княжнам покою. Из конца в конец разослали по всей земле гонцов
звать-собирать знахарей. Со всех царств собрали – нет проку, домовые стучат и
гремят.
Пришел и наш дока, узнал старого знакомого, стал на чертенка и кричать и
плевать; чертенок и не думает бежать, полюбилось ему в княжем терему жить.
– Погоди ж, когда так! – закричал дока. – Эй, косая баба! Подь сюда.
Тут чертенок не высидел и со всех ног махнул из-за печки вон.
Доке честь, доке слава, дока деньги гребет; но недаром говорят, что и в самом
раю тошно жить одному. Сгрустнулось добру мо?лодцу и пошел опять косую искать.
Навязал коробью и опустил в яму: баба села, он и потащил ее кверху. Вот уж
близко! Баба вверх подымается, а сама зубом скрипит да кулаками грозит. Со
страстей затряслись у мужика руки, сорвалась коробья – и загремела косая баба
по-прежнему в ад.
Жена-спорщица
У одного мужика была жена сварлива и упряма; уж что, бывало, захочет, дак муж
дай ей, и уж непременно муж соглашайся с ней. Да больно она льстива была на
чужую скотину; как, бывало, зайдет на двор чужая скотина, дак уж муж и говорит,
|
|