– Ох, смерть моя! В смолу попал.
Сенька думал было его вытащить, возился с ним, возился, нет – ничего не 
поделаешь! «Пожалуй, – думает, – по нем и меня дознаются!» Взял отвернул ему 
голову и понес к тетке: так и так, сказывает ей, пропал дядя ни за грош!
Наутро доложили царю: который-де вор казну воровал – нынче в смолу попал, 
только головы нету. Царь приказал заложить тройку лошадей с колокольчиком и 
везти мертвое тело по всем селам, по всем городам: не найдутся ли сродники? 
Коли станет кто по нем плакать, сейчас того хватать да в кандалы ковать.
– Тетушка, – спрашивает Сенька, – хочешь поплакать по своем муже?
– Как же не хотеть, родимый? Все-таки муж был!
– Слушай же: возьми новый кувшин, налей молока и ступай навстречу; как увидишь, 
что везут твоего покойника, спотыкнись нарочно, разбей кувшин и плачь себе 
вволю.
Тетка взяла новый кувшин, налила молоком и пошла навстречу.
Вот везут мертвое тело, и как только поравнялись с нею – она вдруг будто 
споткнулась, разбила кувшин, разлила молоко и начала громко плакать да 
причитывать:
– Свет ты мой! Как мне жить без тебя?
Сейчас набежали со всех сторон солдаты, окружили бабу и стали допрашивать:
– Говори, старая, о чем голосишь? Не признала ли покойника? Что он – муж тебе, 
брат али сват?
– Батюшки мои ро?дные! Как же не плакать мне? Сами видите, какая беда надо мною 
стряслась: разбила кувшин с молоком! – И опять принялась выть.
– Экая дура, нашла о чем плакать! – говорят солдаты и поехали дальше.
На другой день докладывают царю: где-где ни возили покойника, никто не сказался 
из сродников, никто но нем не поплакал; только и слез видели, что одна старуха 
кувшин разбила да над черепьём голосила.
– Что ж вы ее не хватали? – говорит царь. – Кто другой, а уж она наверно знает 
про вора! – И опять-таки приказал возить мертвое тело по всем селам, по всем 
городам.
– Тетушка, – говорит Сенька Малый, – хочешь похоронить дядю?
– Как же не хотеть, родимый? Все-таки муж был!
Сенька запряг лошадь в телегу, приехал в ту саму деревню, где с мертвым телом 
ночевать пристали, и просится на постоялый двор.
– Куда тебе? – сказывает хозяин. – Вишь, сколько народу наехало.
– Пусти, добрый человек! Ведро вина куплю.
Услыхали солдаты.
– Пусти! – говорят.
Сенька купил ведро вина и напоил всех допьяна; крепко заснули и хозяин и 
сторожа, а Сенька Малый отпер ворота и увез покойника.
Поутру проснулись солдаты, собираются ехать и сами не знают: как быть, что 
делать? Воротились к царю; доложили, что мертвое тело ночью выкрадено, а кем и 
как – неведомо. Царь созвал совет и опять спрашивает: нельзя ли как умудриться 
– изловить вора? Совет и придумал поставить на таком-то лугу целую бочку вина, 
при ней кучу денег рассыпать, а в стороне часового спрятать; известное дело: 
вор не утерпит, придет воровать, напьется пьян – тут его и хватай! Сказано – 
сделано.
Сенька Малый выбрал темную ночь и пошел воровать; приходит на луг, стал было 
деньги огребать, да почуял, что вином пахнет: «Дай винца попробую!» Попробовал 
– славное вино, сроду такого не пивал! «Ну-ка еще!» Пил, пил и напился пьян как 
стелька; и с места не сошел: где воровал, тут и уснул.
А часовой давно его заприметил: «Ага, – думает, – попался, любезный! Теперь 
полно по свету гулять; насидишься в сибирке!» Подошел к Сеньке Малому и обрезал 
ему половину бороды: коли и уйдет, так было? б признать по чем. «Пойду теперь – 
доложу по начальству».
Пока добрался часовой до начальства, уж светать стало; Сенька проснулся, 
опохмелился, хвать рукой за бороду – половины как не бывало. Что делать? Думал, 
думал и надумался; пошел на большую дорогу и давай всякого 
встречного-поперечного таскать за бороду: кого ни ухватит – так половина бороды 
и прочь! Как тут вора узнать? Выпутался Сенька из беды, отрастил снова бороду и 
стал себе жить-поживать, в чужое добро лапы запускать; и долго бы жил, да вот 
недавно повесили.



Вороватый мужик

Жила-была старуха, у ней было два сына: один-то помер, а другой в дальню 
сторону уехал. Дня три спустя как уехал сын, приходит к ней солдат и просится:
– Бабушка, пусти ночевать.
– Иди, родимый! Да ты откудова?
– Я, бабушка, Никонец, с того свету выходец.
– Ах, золотой мой! У меня сыночек помер; не видал ли ты его?
– Как же, видел; мы с ним в одной горнице жили.
– Что ты!
– Он, бабушка, на том свете журавлей пасет.
– Ах, родненький, чай, он с ними замаялся?
– Еще как замаялся! Ведь журавли-то, бабушка, всё по шиповнику бродят.
– Чай, он обносился?
– Еще как обносился-то, совсем в лохмотьях.