нуждаются, они и сами могут справиться со всем в своих долинах.

Но потом он замолчал и больше ничего не рассказывал. Мы оба молчали, а я очень 
устал, и мне было вовсе не радостно. Да и какое же утешение слушать о Нангилиме,
 которая так далеко от нас?

Вокруг все больше и больше смеркалось, и горы становились все чернее и чернее. 
Огромные черные птицы парили над нами и горестно кричали. Все казалось таким 
горестным! Гремел Кармафаллет. Я страшно устал слушать его грохот. Он заставлял 
меня вспоминать то, что мне хотелось забыть. Горестно, горестно было все вокруг.
 «Верно, мне уже никогда не знать радости», – подумал я.

Я придвинулся ближе к Юнатану. Он сидел так тихо, прислонившись к горному 
склону, и лицо его было бледным. Он был похож на сказочного принца, но это был 
бледный и усталый сказочный принц. «Бедный Юнатан, и ты тоже не очень весел, – 
подумал я. – О, если б я мог хоть чуточку развеселить тебя!»

И вот, когда мы сидели в глубоком молчании, Юнатан сказал:

– Послушай, Сухарик, я должен тебе кое-что сказать!

Тут я сразу же испугался, потому что, когда он так говорил, он наверняка хотел 
сказать что-нибудь печальное.

– О чем ты должен мне сказать? – спросил я. Он провел указательным пальцем по 
моей щеке.

– Не бойся, Сухарик… но ты помнишь, что говорил Урвар? Крошечного языка пламени 
Катлы достаточно, чтобы парализовать или убить кого угодно. Помнишь?

– Да, но почему тебе надо сейчас говорить мне об этом? – спросил я.

– Потому что… – запнулся Юнатан. – Потому что маленький язычок пламени Катлы 
опалил меня, когда мы бежали от нее.

Мое сердце ныло в груди целый день от всего этого горя и ужаса, но я не плакал. 
А теперь плач вырвался из моей груди, словно крик.

– Ты теперь снова умрешь, Юнатан?! – закричал я. И тогда Юнатан сказал:

– Нет! Но лучше бы умереть, пожалуй, потому что теперь я больше никогда не 
смогу шевельнуться.

Он рассказал мне о том, как коварен огонь Катлы. Если он не убивал, то совершал 
во много раз худшее. Он уничтожал что-то в человеке, и тот не мог больше 
двигаться. Сначала паралич не был заметен, но он подкрадывался постепенно, 
медленно и неуклонно.

– Теперь я могу только шевелить руками, – сказал он, – а скоро и этого не будет.


– Но, может быть, это пройдет? – спросил я, заплакав.

– Нет, Сухарик, это никогда не пройдет! – ответил Юнатан. – Только если б я мог 
попасть в Нангилиму!

«Если б только я мог попасть в Нангилиму», – о, теперь я понял! Он задумал 
снова оставить меня одного, я знал это! Однажды он исчезнет из Нангиялы без 
меня!..

– Опять без меня! Нет! – вскричал я. – Без меня! Нет! Ты не должен исчезнуть в 
Нангилиме без меня!

– Хочешь отправиться со мной туда? – спросил он.

– А как ты думаешь, конечно, хочу! – ответил я, – Разве я не говорил, что, куда 
бы ты ни пошел, я пойду с тобой?

– Ты это сказал, и в этом мое утешение! – обрадовался Юнатан. – Но добраться 
туда – дело трудное!

Он помолчал еще немного, а потом сказал:

– Помнишь, как мы прыгали в тот раз? В тот ужасный миг, когда все горело и мы 
спрыгнули вниз, на двор. Я попал тогда в Нангиялу. Помнишь?

– Помню ли я! – сказал я, еще сильнее заплакав. – Как ты можешь об этом 
спрашивать? Разве ты не веришь, что с тех самых пор я вспоминал об этом каждую 
минуту?