— Да, вообще-то да, — сказал он неохотно. — Удивительно, что можно привязаться 
к такому глупому мальчишке, как ты! Это только по моей доброте, потому что я 
самый добрый и самый милый в мире… Ну, читай дальше!

Но Малыш не смог читать, пока не проглотил комок в горле; значит, правда, что 
Карлсон привязан к нему! А на всё остальное тогда наплевать!

— Хорошо, что я попросил их не называть моего имени в газете, правда? — сказал 
Карлсон. — Я это сделал только для тебя, ведь ты хочешь держать меня в тайне, в 
полной тайне.

Потом он схватил газету и долго с любовью разглядывал обе напечатанные там 
фотографии.

— Здесь, боюсь, не видно, до чего я красив, — сказал он. — И что я в меру 
упитанный, тоже не видно, гляди!

Он сунул газету Малышу под нос, но тут же рванул её себе назад и горячо 
поцеловал свою фотографию, где он демонстрирует пропеллер.

— Гей-гоп, когда я себя вижу, мне хочется кричать «ура!», — сказал он.

Но Малыш отнял у него газету.

— Фрекен Бок и дядя Юлиус уж, во всяком случае, не должны её увидеть, — 
объяснил он. — Ни за что на свете!

Он сложил газету и засунул как можно дальше себе в ящик. Не прошло и минуты, 
как дядя Юлиус приоткрыл дверь его комнаты и спросил:

— Газета у тебя, Малыш?

Малыш покачал головой.

— Нет, у меня её нет.

Ведь она правда была не у него, а лежала в ящике стола, оправдывался он потом 
перед Карлсоном за свой ответ.

Впрочем, дядя Юлиус странным образом не проявил в тот день обычного интереса к 
газете. Его мысли были явно заняты чем-то другим, чем-то очень приятным, должно 
быть, потому что у него был непривычно счастливый вид. И потому ему надо было 
идти к доктору. В последний раз. Через несколько часов он уезжает к себе домой, 
в Вестергетланд.

Фрекен Бок помогала ему укладывать вещи, и Малыш и Карлсон слышали, как она его 
попутно наставляла: чтобы он не забыл застегнуть верхнюю пуговицу на пальто, а 
то ещё продует, и чтобы он осторожно переходил улицу, и чтобы не курил натощак!

— Какова домомучительница, а? — сказал Карлсон. — Ей, наверное, кажется, что 
она его жена!

Но этот день странным образом оказался полон сюрпризов. Не успел дядя Юлиус 
уйти, как фрекен Бок кинулась к телефону. И она говорила так громко, что Малыш 
и Карлсон невольно услышали весь ей разговор.

— Алло! Это ты, Фрида? — начала она торопливо. — Ну как поживает твой 
прелестный носик?.. Видишь ли, это я уже слышала, но тебе больше нечего 
беспокоиться о моём носе, потому что я намерена его прихватить с собой, когда 
уеду в Вестергетланд… Ах да, я совсем забыла тебе сказать, что я собираюсь 
переехать в Вестергетланд… Нет, вовсе не в качестве экономки, а просто я выхожу 
замуж, хотя я и такая толстая… Ну, что ты скажешь?.. Да, конечно, ты имеешь 
полное право это узнать… За господина Юлиуса Иенсена, именно за него… да, это 
чистая правда, ты говоришь с госпожой Иенсен, дорогая Фрида… Я вижу, ты 
растрогалась… ты плачешь… Ну, ну, Фрида, не огорчайся, ты тоже ещё можешь 
встретить хорошего человека… Прости, но мне некогда больше с тобой говорить, 
мой жених сейчас придёт… Я потом ещё позвоню, Фридочка.

Карлсон глядел на Малыша широко раскрытыми глазами.

— Скажи, есть лекарства, которые лечат дураков? — спросил он наконец. — Если 
есть, то надо срочно дать его дяде Юлиусу, да ещё самую большую дозу!

Но Малыш ничего не слышал про такое лекарство. Карлсон сочувственно вздохнул, а 
когда дядя Юлиус вернулся от доктора, он подошёл к нему и молча сунул в руку 
пятиэровую монетку.

— Это ещё зачем? — спросил дядя Юлиус.

— Купи себе что-нибудь приятное, — сказал Карлсон печально, — ты в этом