| |
Станет ход небесных звезд.
Ты сорви с земли родной
Примулы цветок лесной;
Летом розу взять изволь,
Осенью -- желтофиоль,
А зимой -- плюща цветок:
Всякому цветку свой срок.
Если правильно хранить,
Если верно применить --
Выручат тебя цветы,
Лучше видеть станешь ты.
Пелена исчезнет с глаз,
И отыщешь ты тотчас
На знакомом месте клад,
Спрятанный сто лет назад:
В поле, иль у входа в дом,
Или в очаге твоем.
И поймешь тогда ясней:
Главный клад -- в душе твоей.
-- Но ты еще так много недорассказал! -- воскликнул Дан. -- Что
случилось со старым Алло? Вернулись ли Крылатые Шлемы? И что делал Амал?
-- И что случилось со старым толстяком генералом, у которого было пять
поваров? -- подхватила Юна. -- И что сказала твоя мама, когда ты вернулся
домой?
-- Она сказала, что вы сейчас уж слишком засиделись у этой старой ямы,
-- ответил им сзади голос старика Хобдена. -- Тсс! -- вдруг прошептал он и
замер, потому что в двадцати шагах от себя увидел великолепную лисицу,
которая сидела на задних лапках и смотрела на детей, как на своих старых
знакомых.
У-у, Рыжая Кумушка! -- проговорил Хобден еле слышно. -- Если бы я знал
все, что знаешь ты, я знал бы много интересного. Мистер Дан и мисс Юна,
пойдемте со мной, вот я только закрою свой маленький курятник.
¶ХОЛОДНОЕ ЖЕЛЕЗО§
Решив отправиться погулять до завтрака, Дан и Юна совсем не думали о
том, что наступил иванов день. Они хотели всего лишь посмотреть на выдру,
которая, как говорил старик Хобден, уже давно поселилась в их ручье, а
раннее утро -- это самое лучшее время, чтобы застигнуть зверя врасплох.
Когда дети на цыпочках выходили из дому, часы пробили пять раз. Кругом
царил удивительный покой. Сделав несколько шагов по усыпанной каплями росы
лужайке, Дан остановился и поглядел на тянувшиеся за ним темные отпечатки
следов.
-- Может, стоит пожалеть наши бедные сандалии, -- сказал мальчик. --
Они ужасно намокнут.
Этим летом дети впервые стали носить обувь -- сандалии и терпеть их не
могли. Поэтому они их сняли, перекинули через плечо и весело зашагали по
мокрой траве.
Солнце было высоко и уже грело, но над ручьем все еще клубились
последние хлопья ночного тумана.
Вдоль ручья по вязкой земле тянулась ниточка следов выдры, и дети пошли
по ним. Они пробирались по бурьяну, по скошенной траве: потревоженные
птицы провожали их криком. Вскоре следы превратились в одну толстую линию,
как будто здесь волокли бревно.
Дети прошли луг трех коров, мельничный шлюз, миновали кузницу, обогнули
сад Хобдена, двинулись вверх по склону и оказались на покрытом
папоротником холме Пука. В кронах деревьев кричали фазаны.
-- Бесполезное занятие, -- вздохнул Дан. Мальчик был похож на сбитую с
толку гончую. -- Роса уже высыхает, а старик Хобден говорит, что выдра
может идти многие-многие мили.
-- Я уверена, что мы и так уже прошли многие-многие мили. -- Юна стала
обмахиваться шляпой. -- Как тихо! Наверно, будет не день, а настоящая
парилка! -- Она посмотрела вниз, в долину, где еще ни в одном доме не
курился дымок.
-- А Хобден уже встал! -- Дан показал на открытую дверь дома у кузницы.
-- Как ты думаешь, что у старика на завтрак ?
-- Один из этих, -- Юна кивнула в сторону величавых фазанов,
спускающихся к ручью, чтобы напиться. -- Хобден говорит, что из них
получается хорошее блюдо в любое время года.
Вдруг всего в нескольких шагах, чуть ли не из-под их босых ног
выскочила лисица. Она тявкнула и припустила прочь.
-- А-а, Рыжая Кумушка! Если бы я знал все, что знаешь ты, это было бы
кое-что! -- вспомнил Дан слова Хобдена.
-- Послушай, -- Юна почти перешла на шепот, -- тебе знакомо это
странное чувство, будто что-то такое с тобой уже происходило раньше? Я
почувствовала это, когда ты сказал "Рыжая Кумушка".
-- Я тоже почувствовал, -- сказал Дан. -- Но что?
|
|
