кони скучали по просторам прерий, по бешеным скачкам во время бизоньей охоты. 
Грубый голос Луиса, окрики Билла действовали на Харку как яд, но он вынужден 
был глотать его. Как-то раз Боб задавал ослам корм, Харка сказал ему:
— Скоро весна, и мы с отцом распрощаемся с вами.
— Что? — переспросил Старый Боб и приложил руку к уху, как это он делал во 
время представления, обращаясь к публике.
— Скоро весна, и скоро мы с отцом распрощаемся с вами.
— Ты с ума сошел, Гарри!
Харка не ответил клоуну, взял охапку сена и положил ее второму ослу, тому 
самому, с которого началась его цирковая карьера.
— Это сумасшествие, говорю я. Может быть, ты мне ответишь, а?
— Я не могу тебе ничего другого сказать. Мы скоро уедем.
Боб даже побледнел.
— А номер?
— Ты будешь продолжать исполнять его с другими детьми.
— Ты с ума сошел, Гарри, я же говорю, что ты сошел с ума. Твои разговоры я 
сейчас же передам Фрэнку Эллису, режиссеру. Развалить такой номер! Да это 
серьезный ущерб цирку! А для меня это просто разорение! Нет, на такое способен 
только необразованный, невоспитанный индсмен. Вот что значит горячая бродяжья 
кровь. И зачем только я учил тебя читать и писать!
Боб был очень расстроен и, конечно, говорил такое, что в другое время ему не 
позволило бы сказать его доброе сердце.
— Может быть, тебе заплатить за твои уроки, — сказал глубоко оскорбленный Харка.

— Глупость! Глупость! Во всяком случае, хоть ты должен остаться. Об этом я 
позабочусь. Твой отец, наверное, более понятлив, чем ты.
Харка задал корм остальным ослам и пошел. На следующее утро Боб не заговаривал 
с мальчиком, и Харка молчал. Но режиссер, во всяком случае, ничего не узнал.
На руководителей цирка навалилось много всяких забот, и, наверное, эти заботы 
были покрупнее, чем заботы старого Боба и краснокожего «джентльмена». За зиму 
многое из оборудования цирка и реквизита пришло в негодность. Нужно было 
ремонтировать и палатку. Все это требовало больших затрат. Кредит, взятый 
осенью, подходил к концу, а время погашения его приближалось. Уже весной 
предстояло сделать первые платежи. Цирк должен был ежедневно собирать большую 
выручку, чтобы погасить и долг, и проценты по нему. Раздражение, которое все 
чаще и чаще овладевало директором, распространялось и на его помощника, на 
других служащих. Жалованье выплачивалось нерегулярно. Договоры с артистами 
заключались по низшим ставкам. И в результате группа акробатов на трапеции 
нашла себе более выгодный ангажемент и покинула цирк. Следующим ушел Буффало 
Билл. Он нанимался только на зиму и работал безотказно, а теперь снова 
отправился в прерии. Расширялись работы по постройке трансамериканской железной 
дороги. Работающих в прерии нужно было обеспечить продовольствием, и наступила 
золотая пора для охотников. Вот Билл и покинул цирк. Группой индейцев стал 
распоряжаться самостоятельно крикливый Луис, и ежедневно случались перепалки. 
Но у Луиса не было зорких глаз разведчика Билла, и Харке чаще стало удаваться 
встречаться со своими соплеменниками.
Дирекция пыталась скрыть финансовые трудности, чтобы не будоражить людей. Но 
сведения о тяжелом положении цирка просачивались. Оно стало особенно ясным, 
когда жалованье заплатили с очень большим опозданием и размеры его были еще 
больше урезаны.
Ночью после одного из представлений, когда палатка была уже разобрана и уложена,
 а фургоны стояли готовые к отъезду, Матотаупа и Харка лежали в своих гамаках.
— Мы едем в Миннеаполис, — сказал Матотаупа сыну. — Я уже все посмотрел по 
карте. Этот город лежит в верховьях Миссисипи, в штате Миннесота. Там мы с 
тобой уйдем из цирка и поедем в прерии и леса.
Харка долго ничего не мог ответить от радости. Когда кони тронулись, застучали 
по дороге колеса и гамак начал раскачиваться, он сказал:
— Да, отец.



Последний выстрел

Город в верховьях Миссисипи нажил богатство на торговле пшеницей и мукомольном 
деле. Он вырос так же быстро, как росли и многие другие американские города 
после окончания гражданской войны.
Принадлежащая пожилой даме вилла была окружена садом. Одно из окон было открыто,
 и теплый весенний ветерок шевелил занавеску. У окна сидела маленькая девочка, 
личико ее раскраснелось от старания: она выполняла упражнение по чистописанию. 
Ровненькие буквы с правильным нажимом выстраивались на линейках тетради. На 
окне стояли цветы, жужжала пчела, привлеченная их запахом, но девочка ничего не 
видела и не слышала — она писала. Она не слышала и размеренных ударов маятника 
больших часов, не обращала внимания на голоса в соседней комнате, только время 
от времени она нетерпеливо отбрасывала светлый локон, то и дело спадающий на 
глаза. Ее лобик был даже влажен от усердия. Еще бы, если она хоть одну букву 
напишет не так как надо, ее не возьмут в цирк. Так сказала тетя Бетти.
Тетя Бетти вообще не хотела пускать девочку в цирк, хотя отец и разрешил и уже 
ушел за билетами. И конечно, она будет строго проверять ее урок, а если найдет 
к чему придраться, то можно лишиться такого удовольствия.
Наконец дописана последняя буква. Кэт посмотрела в тетрадку и осталась довольна.