– Да, наверное, есть. Где был отдан приказ об аресте?
– В Карнивилле.
– Могу я пригласить адвоката?
– Конечно, можете, но это, по существу, бессмысленно, потому что он содержится 
под арестом не из-за каких-нибудь подозрений, а исключительно в качестве меры 
безопасности. Через две недели я еду в Вашингтон на конференцию при нашем 
Центральном бюро. Я обещаю вам, что доложу там об этом деле и будет проявлена 
забота о том, чтобы ни ваш муж, ни вы напрасно не страдали от мероприятий, 
которые в нашей молодой стране в некоторой степени восполняют недостаточную 
безопасность. Как говорится, я сделаю для вас все что могу.
«Он столько наговорил», – подумала Квини. Она взяла себя в руки, подняла голову 
и посмотрела в глаза человеку за письменным столом.
– Сэр Холи, я еще не так много видела на свете. Резервация, интернат и Нью-Сити.
 Не можете ли вы мне сказать, что значит… допрос третьей степени?
Суперинтендент, казалось, не понял. Он уставился на Квини, пошевелил немного 
губами, как будто бы он хотел свою растерянность выразить словами «Я не 
понимаю» или «Что вы хотите этим сказать?», однако ничего подобного он не 
произнес.
Он взял сигарету, предложил Квини, получил отклоняющее «Спасибо»и наконец снова 
овладел собой.
– Миссис Кинг, если уж вы настолько глубоко разобрались в ситуации, – ваш муж, 
к сожалению, занял неправильную, слишком жесткую позицию. Я надеюсь, что он 
скоро найдет правильный тон. Джентльмен возьмет верх над гангстером.
Квини снова погрузилась в молчание.
Сэр Холи самокритично, как несколько недель назад его заместитель Ник Шоу, 
потушил сигарету.
– Вообще-то, – как бы между прочим заметил он, – все в рамках закона и ничего 
без врачебного контроля.
Сердце Квини судорожно колотилось, хотя она и хотела бы приказать ему биться 
спокойнее.
– Вы на машине, миссис Кинг?
– Я верхом,
Квини покинула бюро.
Подойдя к своей лошади, она на миг прислонилась к дереву, чтобы успокоить 
дыхание. Потом поехала вверх, к индейской больнице.
В большом холле терпеливо дожидались многочисленные пациенты, Квини нашла 
дорогу в комнату сестер и спросила Марго Крези Игл. Прошло с полчаса, прежде 
чем Марго смогла оторваться от работы на отделении для грудных младенцев и 
выйти к ней.
– Ну что?
– Можно мне вечером прийти к вам?
– Конечно.
– Мне надо еще поговорить с доком Эйви!
Марго ничего не спросила.
– Я попытаюсь его найти, – сказала она и побежала наверх.
Квини села на выкрашенный белой краской стул. Чуть пахло дезинфекцией. Окна 
сияли чистотой. Температура регулировалась.
Появился Эйви, затворил за собой дверь, подошел и обнял Квини за плечи. Она 
даже не успела подняться.
– Выше голову, не поддавайтесь! Вам нельзя теперь раскисать! Ваш муж чертов 
упрямец! За это вы его и любите. Мне он тоже небезразличен.
– Что вам известно, док?
– Чуточку больше, чем думает Холи. Я тотчас же направил по следу своего друга; 
он звонил в Вашингтон. Самое позднее, к концу каникул ваш муж возвратится. Он 
индеец резервации, каждое учреждение, которое имеет с ним дело, несет перед 
нами ответственность. Чем могу я вам быть еще полезным?
– Я бы хотела продать картину.
– Покажите ее.
Квини достала из папки акварель.
Эйви посмотрел.
– В рассрочку?
– Да. Мне надо внести очередной взнос за Пегого. Со следующим большим родео…
– …теперь уже все. В будущем году! Значит, так, я беру черного быка, и, если 
моего кошелька не хватит, я позабочусь о компаньонах… Для начала сто долларов?
Квини кивнула, щеки у нее покраснели.
– Вы хотите сегодня вечером зайти к Крези Иглу?
– Да.
– Тогда имейте в виду вот что: он сейчас не готов говорить о вашем муже.
Квини испугалась:
– Почему не готов?
– Мм-да, как бы мне это вам объяснить?..
– Прошу вас, объясните!
Эйви, казалось, испытывал сильные колебания, но, посмотрев на растерянное лицо 
Квини, собрал все свое гражданское мужество.
– Я попытаюсь. Это будет для меня очень трудно… а вы должны молчать об этом.
– Да.
– Видите ли, Крези Игл – судья племени и у него с государством белых людей и 
нашей полицией свои отношения. Вам надо знать всю историю жизни Эда для того, 
чтобы все это понять. Но Джо Кинг после воспитания и горького опыта полиции 
белых людей, своего рода мафии, и после того, как он отрекся от мира гангстеров,