Эд Крези Игл между тем ощупал роговую накладку ручки и обнаружил 
соответствующую зарубку.
– Мистер Бут, это тот самый ножик, с которым случилось описанное происшествие?
Гарольд сильно откашлялся.
– Я не считаю, что Боб правильно описал происшествие. Об этом надо бы еще 
кое-что сказать, но я не хочу суд отвлекать ненужными разговорами. Дело тут, во 
всяком случае, в ноже, который я получил от своей матери в подарок за хорошее 
учение в одиннадцатом классе, и мои соученики в двенадцатом классе восхищались 
и не завидовали таким низким образом, как Джо Кинг.
– Мистер Бут, обидам вашим на суде не место. Дело идет тут о ноже, которым вы 
владели уже в школе?
– Да.
– Мистер Кинг, не хотите ли вы теперь объяснить, какое, по вашему мнению, 
значение имеет этот нож в плане нашего разбирательства?
– Могу я задать вопрос свидетелю Гарольду Буту?
– Только через суд.
– Пожалуйста, спросите свидетеля Бута, почему он не убрал обломанный кончик 
лезвия своего ножа, которым он открыл тогда ящик моего школьного стола, чтобы 
вынуть тетради, – почему, значит, он тогда не подумал, чтобы спрятать этот 
кончик, который воткнулся в дерево?
Джо Кинг, пока говорил, в упор смотрел на Гарольда, и тот, словно 
загипнотизированный, не отводил взгляда. У Гарольда язык присох к небу.
– Вопрос допустимый, – заключил Крези Игл и повторил его слово в слово.
– Я не понимаю… – стал заикаться Гарольд.
Джо получил еще раз слово. В помещении стало при этом совершенно тихо.
– У меня был стол с закрывающимся ящиком, и я его всегда на перемену запирал, – 
объяснил Джо Кинг, – по причинам, не очень-то отвечающим школьным порядкам, 
потому что, случалось, я кроме тетрадей прятал туда жуков, кузнечиков. О 
воровстве или другой подобной гадости я не думал. Тетради, которые оказались на 
моем столе, были извлечены. В открытом ящике торчал сломанный кончик ножа. 
Когда мистер Тикок бранил меня, я вытаскивал его из дерева своим плохоньким 
ножичком. Возможно, мистер Тикок вспомнит, что он тогда за это занятие и 
невнимание к его бранным словам сделал замечание.
Тикок подтвердил.
– Но сломанный кончик больше не существует, мистер Кинг?
– Как же, существует. Я его с очень большим трудом сохранил, несмотря на все 
испытания; случалось, прятал во рту или даже под кожей. Я всегда думал, что он 
когда-нибудь сможет быть единственным вещественным доказательством моей 
невиновности. – Джо достал что-то из своего бумажника: – Вот он.
По залу прокатилась волна приглушенного ропота.
Эд Крези Игл положился на свое чувство осязания, чтобы сопоставить отломанный 
кончик с местом излома среднего лезвия перочинного ножа Бута.
– Подходит, – сказал он наконец. – Окончательное заключение должно быть дано 
специалистом, например относительно идентичности материала. Но я советую вам, 
мистер Бут, тотчас высказать свое мнение.
Все взгляды устремились на Гарольда. Он был ошеломлен, подавлен, обложен со 
всех сторон. Его мыслительные способности были парализованы. Тут старый 
председатель суда первый раз за время заседания раскрыл рот.
– Сознайтесь же вы наконец! – крикнул он Гарольду.
У Гарольда Бута было такое чувство, будто земля у него под ногами стала мягкой 
и ноги его потеряли устойчивость.
– Ну да.
– Что значит «ну да»! Вы сознаётесь?
– Ну да, тетради… чтобы посердить Джо, это только глупая шутка…
– Не позволяйте себе глупых шуток с нами, Бут! Сознаётесь ли вы, что положили 
конверт среди тетрадей? Косвенных улик достаточно… но было бы лучше для вас 
теперь сознаться.
– Ну да. – Гарольд повел левым плечом и склонил голову набок.
– Мы запишем в протокол, что вы сознались, что открыли запертый ящик стола Джо 
Кинга, достали оттуда тетради и положили на стол и что вы конверт с деньгами 
мистера Тикока сунули между ними! Мы внесем это в протокол, мистер Бут.
– Ну да.
– Желаете вы еще что-нибудь добавить?
– Ну да. У меня не было таких злых намерений. Я хотел только испытать Джо, 
исчезнут ли деньги или он их отдаст.
– Мистер Тикок, вы поручали так действовать?
Тикок вскочил с места, но не сказал ни слова.
– Так прямо – нет, – сказал Бут. – Но я мог предположить, что у мистера Тикока 
была такая мысль.
– Как же вы это могли подумать? – вмешался в ведение процесса старый судья.
– Как-то в двенадцатом классе сразу после каникул состоялась дискуссия. Мы 
говорили о том, как можно познавать людей и как надо их испытывать. Это был 
понедельник после воскресной проповеди в церкви. Мы говорили с мистером Тикоком 
о том, что только ли черт вводит человека во искушение или же это только злая 
или даже божья воля, чтобы людей испытывать и укреплять, и почему мы, 
собственно, молимся: «не введи нас во искушение»– значит, мы все же имеем страх 
перед испытанием. И имеем ли мы право испытывать наших ближних? Об этом мы 
говорили, и мистер Тикок отстаивал мнение, что бывает необходимо сознательно 
испытывать человека, чтобы его познать, и что только тот может устоять, кто на 
это способен. А если он не устоит и будет разоблачен – это благо. Он говорил