очень дорогое животное. И кобыла немногим ему уступает. Да, вот это я и хотел 
вам еще сказать. Билл Темпл ждет меня на своем служебном автомобиле. И 
передайте своему мужу, что он должен выкинуть из головы свои фантазии. Я не 
клал конверт на его место, как он публично утверждает, и я не угонял его 
лошадей. И он должен взять себя в руки и не выгонять снова свою молодую жену 
среди ночи из дома, а потом там орать и шуметь.
– В какого негодяя вы превратились, Гарольд, в какого лжеца…
Квини попросила миссис Холленд вывести ее, потому что ей стало плохо. Ее 
одолела тошнота.
Пришла Марго и уложила ее, дала ей слабое успокоительное и укрепляющее средство.
 Квини с часок поспала.
Во второй половине дня Марго отвезла ее на своем автомобиле домой. Квини 
написала дома еще одно письмо, всего несколько слов, и попросила Марго взять 
его с собой, отдать в поселке агентуры на почту.
– Эйви заедет посмотреть карего, – пообещала Марго. – Он такой же хороший врач 
для зверей, как и для людей. Кусаная рана выглядит плохо.
– Вообще все, Марго, выглядит плохо. Хотите вы или не хотите, Гарольд стал 
большим негодяем.
Когда Марго Крези Игл попрощалась и уехала, Квини шмыгнула в дом. Она уже 
собралась отдохнуть, но тут, как птица острым клювом, застучала в голову мысль. 
Тогда она подхватилась, накормила белоснежных, светлоглазых кроликов, вылила 
карему остаток воды и пошла с двумя ведрами к колодцу на ранчо Бута, чтобы 
принести воды. Не показалось никого из семьи.
Квини узнала на следующий день, что Гарольд исполнил свое намерение и оставил 
резервацию, и она надеялась, что он надолго останется вне ее, и это в той или 
иной степени скажется на его родственниках. Новых его налетов она на следующей 
неделе не ждала. И осталась поэтому на своем ранчо. У нее было чувство, что 
здесь она будет ближе к своему мужу, чем в школьном интернате, к тому же она 
опасалась простодушной болтовни соучеников, маленькие заботы которых были так 
далеки от нее. Она могла бы экономить бензин, если бы переехала в интернат. Но 
материальные заботы в настоящее время не страшили ее, потому что она получила 
значительный аванс за фриз в школьном зале. В остальном она спокойно 
существовала и каждый день ждала, что вот-вот вернется наконец ее муж. Квини 
послала в местную газету Нью-Сити объявление о Пегом и кобыле и в нем 
предостерегала от покупки этих лошадей. Но Квини сама не читала газету и о 
событиях в Нью-Сити, в которых был замешан ее муж, ничего не знала. Эйви, когда 
он приехал воскресным утром, чтобы осмотреть раны карего, доставил ей только 
вырезанное объявление.
Квини помогала ему и держала животное, пока Эйви смазывал и заклеивал рану.
Прежде чем распрощаться, он спросил:
– Слышали вы что-нибудь о вашем муже?
– Нет.
– Это удар, для вас обоих большой, и я сочувствую вам, очень сочувствую!
Квини ничего не ответила.
– Как живется вам тут одной, миссис Кинг?
Квини пожала плечами:
– Хорошо.
– Ваша мама снова дома, но она еще очень слаба. Это был действительно тиф, 
поэтому вам и вашему мужу не надо ее посещать. Еще счастье, что мы ее спасли.
– Да.
– Может быть, вам что-нибудь нужно, миссис Кинг?
– Ничего.
– Я вам привез остаток суммы за картину «Черный бык». – И он вручил Квини 
доллары. – Нарисуете скоро еще что-нибудь?
– Фриз. К Рождеству я еще перенесу для миссис Холи рисунок на материю. – Квини 
говорила все это как заведенная кукла.
– Квини, как вы говорите, что с вами?
– Доктор Эйви, я прошу вас, идите. Оставьте меня! Оставьте!
Эйви помедлил еще с минуту, потом вздохнул и подался к своему автомобилю.
– Жаль, что я не могу помочь в устройстве колодца, миссис Кинг!
Квини ушла в дом. Она спряталась. Спряталась от людей и животных, от солнца и 
от лугов, от кладбища и от Белых гор. Она скорчилась на своем ложе, ничего не 
готовила, едва ела. Предка Инеа-хе-юкана в своем коротком письме она 
поблагодарила и написала, что они с мужем не могут воспользоваться приглашением,
 потому что лучшие лошади убежали. Если старый Инеа-хе-юкан когда-то был 
индейцем и им остался, он должен понять, что это значит.
Вскоре после этого Квини навестили два молодых человека. Была суббота, осеннее 
солнце светило мягко и приятно. Оба гостя приехали верхом и застали Квини за 
заготовкой травы для кроликов. Молодые люди были в возрасте Стоунхорна; один, 
по имени Том, казался ужасно больным, второй выглядел сильным и уверенным. Из 
того, что они говорили, следовало, что они были друзьями детства Джо, но жили 
довольно далеко. Том рассказал Квини, что у него туберкулез – он у индейцев с 
давних пор, как и доныне распространенные дистрофия и глубокий пессимизм, – но 
что отец не захотел с ним расставаться и не отправил его в больницу уайтчичунов,
 где уже много месяцев с такой же болезнью лежит мать. Так он постепенно и 
угасал. Он был уже очень худ и изможден.
– Он поступил как вождь.
Квини взглянула удивленно и вопрошающе, но не получила никакого объяснения. 
Больного ей было жаль, другой парень тоже вызывал ее симпатию. И она пригласила 
наконец обоих слезть с лошадей, а когда они достали свои съестные припасы,