бегать вокруг парт и скамеек, а Том за ней; потом она забилась в уголок, закрыв 
лицо белым фартучком. Том, обняв Бекки за шею, стал ее уговаривать:

– Ну, Бекки, вот и все, теперь только поцеловаться. И напрасно ты боишься – это 
уж совсем просто. Ну же, Бекки! – И он тянул ее за фартук и за руки.

Мало-помалу она сдалась, опустила руки и покорно подставила Тому лицо, все 
разгоревшееся от беготни. Том поцеловал ее прямо в красные губки и сказал:

– Ну вот и все, Бекки. После этого, знаешь, ты уже не должна никого любить, 
кроме меня, и замуж тоже не должна выходить ни за кого другого. Теперь это уж 
навсегда, на веки вечные. Хорошо?

– Да, Том, теперь я никого, кроме тебя, любить не буду и замуж тоже ни за кого 
другого не пойду; только и ты тоже ни на ком не женись, кроме меня.

– Ну да. Конечно. Это уж само собой. И в школу мы всегда вместе будем ходить, и 
домой тоже, когда никто не видит, и во всех играх ты будешь выбирать меня, а я 
тебя, это так уж полагается, и жених с невестой всегда так делают.

– Как это хорошо. А я и не знала. Я еще никогда об этом не слышала.

– Ох, это так весело! Вот когда мы с Эми Лоуренс…

Заглянув в ее широко раскрытые глаза, Том понял, что проговорился, и замолчал, 
сконфузившись.

– Ах, Том! Так, значит, я не первая, у тебя уж была невеста?

И она заплакала. Том сказал:

– Не плачь, Бекки. Я ее больше не люблю.

– Нет, Том, любишь, ты сам знаешь, что любишь.

Том попробовал обнять Бекки, но она его оттолкнула, повернулась лицом к стене и 
плакала не переставая. Том опять было сунулся к ней с утешениями и опять был 
отвергнут. Тогда в нем заговорила гордость, он отвернулся от Бекки и вышел из 
класса. Он долго стоял в нерешимости и тревоге, то и дело поглядывая на дверь, 
в надежде, что Бекки одумается и выйдет к нему. Но она все не шла. Тогда на 
сердце у Тома заскребли кошки, и он испугался, что его не простят. Ему пришлось 
вынести долгую борьбу с самим собой, чтобы сделать первый шаг, однако он 
решился на это и вошел в класс. Бекки все стояла в углу, лицом к стене, и 
всхлипывала. Том почувствовал угрызения совести. Он подошел к ней и остановился,
 не зная, как приняться за дело. Потом нерешительно сказал:

– Бекки, я… я никого не люблю, кроме тебя.

Ответа не было – одни рыдания.

– Бекки, – умолял он. – Бекки, ну скажи хоть словечко. Опять рыдания.

Том достал самую главную свою драгоценность – медную шишечку от тагана, 
протянул ее Бекки через плечо, так, чтобы она видела, и сказал:

– Бекки, хочешь, возьми себе?

Она ударила Тома по руке, шишечка покатилась на пол. Тогда Том твердыми шагами 
вышел из школы и отправился куда глаза глядят, чтобы в этот день больше не 
возвращаться.

Скоро Бекки начала подозревать что-то недоброе. Она подбежала к двери; Тома 
нигде не было видно; она побежала кругом дома во двор; его не было и там. Тогда 
она позвала:

– Том, вернись. Том!

Бекки прислушалась, но никто не откликнулся. Она осталась без товарища, совсем 
одна, в молчании и одиночестве. Она села и опять заплакала, упрекая себя; а в 
это время в школу уже начали собираться другие дети; ей пришлось затаить свое 
горе, унять свое страдающее сердце и нести крест весь этот долгий, скучный, 
тяжелый день, а кругом были одни чужие, и ей не с кем было поделиться своим 
горем.



Глава VIII

Том сначала сворачивал из переулка в переулок, все дальше и дальше от той 
дороги, по которой обыкновенно ходили школьники, а потом уныло поплелся нога за